Зигзаги Судьбы - стр. 20
Не скрою, было приятно узнать, что память об Эрихе Готфриде Вениамине Виллере и его семье не канула в Лету, что она еще может представлять для кого-то хоть какой-то интерес.
2. Когда папа и мама рядом
Поскольку дедушка, как я уже писала, был выслан из Москвы, они всей семьей поселились, если не ошибаюсь, в Тарасовке – дедушка, бабушка, мама и ее младший брат Мира (Мирослав). Мама каждый день ездила на электричке в Москву – сначала в Радиотехникум, где она училась, а потом на работу. Из-за тяжелого финансового положения в семье ей пришлось учебу бросить.
Мама всегда была, а в молодые годы – особенно, жизнерадостной и активной, любила природу, спорт, друзей… Принимала участие во всех физкультурных парадах на Красной площади. Обычно ей поручали нести знамя впереди колонны, о чем она потом всю жизнь с гордостью вспоминала.
Однажды в поезде, по дороге в Москву, она познакомилась с моим будущим отцом – Александром Муратовичем Манукяном (1910–1968), вышла за него замуж и переехала жить к нему, в подмосковный поселок Клязьма. Хоть он и не имел к немцам никакого отношения (не считая мамы), но тоже оказался носителем трех имен. Родители назвали его Ашотом. Получая паспорт, он записался Александром. А когда знакомился с моей мамой, представился ей Рустамом, потому что обожал это имя. Так она его всю жизнь и называла. Первое имя осталось для его родни, а второе – для сослуживцев. Маму он называл Нелли, как все ее друзья и подруги.
В августе 1939-го родилась я, и бабушка поселилась с нами, чтобы присматривать за мной и дать маме возможность работать. Дядя Мира ушел в армию. Дедушка остался в изгнании один. Тоска, одиночество, неприкаянность стали его уделом. Удивительно, но память сохранила единственное воспоминание о нем: Я реву, лежа в коляске, он подошел и, не сгибая спины, встал над коляской, осуждающе глядя на меня свысока. От его сурового взгляда мне разом расхотелось реветь. Позже мама говорила, что дедушка действительно приезжал к нам однажды в Клязьму, и все не могла поверить, что я его запомнила.
Вскоре он подхватил какую-то кишечную инфекцию и зимой того же, 1939 года скончался. Папа в это время был в очередной командировке, и мама одна отправилась за его телом. Ни помощи, ни гроба, ни транспорта. Ей тяжело было об этом вспоминать, но, насколько я знаю, везла она к себе домой окоченевший труп отца по сугробам на детских санках.
Рустам-Ашот-Александр, как я уже писала, чистокровный армянин. Его мать, Маргарита, моя армянская бабушка, родом из Карабаха (Мартакерта). В 13 лет ее выдали замуж за 35-летнего бакинского купца, Мурата Манукяна (моего дедушку, которого я, как папа – Армении, никогда не видела), жила с ним в Баку, откуда после революции деда выслали, как «буржуя». Они поселились во Владивостоке, где у них родились два сына – Ашот и Манук.