Журнал «Юность» №07/2023 - стр. 2

Пусть такая и будет:

стоит в миске, в прохладном месте, наливается соком, потом, как молоко, подкисает,

становится сливками, после будет сметана.

Жизнь отсепарируется, да так, что и самого тебя отсепарирует,

отделит тебя от любви, от любимых, от кое-каких друзей,

отсепарирует от ненужных книжек,

от возраста,

от лишних – уже не по размеру – вещей.

…Ты говоришь: пора-пора, надо уже собираться.

Нет, это не возьмем, это тоже.

Паспорт можно оставить в комоде, вторые джинсы тебе не понадобятся,

мы все там тебе купим: золотые яблоки, белые облака,

будут тебе там молочные реки, кисельные берега.

Что говоришь? Не любишь молоко? Ну будут тебе кефирные реки.

Господи, какое счастье, что можно так долго ехать,

пять часов назад окинув прощальным взглядом свою уже нежилую комнату,

сколько же я был здесь счастлив, сколько несчастлив,

сколько раз равнодушен и сколько раз якобы просветлен.

Чух-чух-чух, говорят колеса. Входит проводница,

говорит: «Вообще-то вам полагается завтрак. Но я вам его не дам».

Ну и не надо.

Все эти сцены я видел уже когда-то. Просто я не знал, что это репетиция смерти.

А они это знали: и та проводница,

в вагоне которой я ехал из Нижнего Новгорода,

и та девочка, которая мне подарила на короткой остановке значок,

и тот парень, который посмотрел мне прямо в глаза, наклонился слишком близко ко мне

и сказал: «Выпить хочешь?»

Хочу. Я хочу выпить. Но ангел мне говорит:

«Помнишь, ты однажды забыл в самолете в верхнем отсеке полупустую сумку?

Вышел уже в зал прилета и вдруг хватился.

Звонил по специальному номеру, требовал сумку обратно.

Но тебе говорили: “Еще нет”. “Нет”. “Ее еще не принесли”.

Ты сидел тогда в поднебесном кафе, пил вино, писал по телефону (ты жил тогда не один):

“Мне еще не вынесли сумку”, смотрел на закрытую дверь.

Потом через час подошел к той же двери,

вызвонил по телефону, заветная дверца открылась, и та же сказавшая “нет” стюардесса сразу же вынесла сумку.

В общем, она уже там сразу была.

Просто им было лень с тобою возиться.

Но пока ты сидел битый час, как в чистилище,

не имея возможность уехать в Москву, ты чувствовал счастье».

Ясно, думаю я, сейчас мы будем чистить мои грехи.

Грех мой первый, мой серебряный,

кря-кря-кря да ко-ко-ко.

Помнишь? В кухне у Вермеера

наливали молоко.

Молоко лилось, завихриваясь. В белой чашке с голубым.

Было имя там написано. Имя странное Какдым.

Имя странное Какнебыло, имя Будтонесбылось.

Молоко, как лебедь белая, мимо чашки пролилось.

Стол заполнило с прорехами,

а потом, стянув бока,

пролилось и вниз поехало

занавесью молока.

Затопило кухню, по полу

потекло, как на Оке: