Журнал «Юность» №06/2025 - стр. 12
И мы, трое девчонок в пышных платьях, разражаемся неестественным смехом. Stasya делает вид, что шепчет на ушко Annie зубодробительную шутку. Annie хохочет, прикрывая ладошкой с наманикюренными ноготками новые виниры. Я наклоняюсь к ним с самым что ни на есть поддельным интересом.
– И я думаю, – продолжает Stasya, – что значит «почему длинное лицо»? Ну если оно у меня от природы такое?
Взрыв хохота.
– Типа как у Собчак? Лошадиное?
Смех! Смех! Смех! Три открытых рта!
– Ага! Мне скаут потом объяснила, что long face значит «грустное лицо». Типа, когда ты грустишь, оно у тебя вытягивается.
Как же нам весело от чужой печали!
– В таком случае мне, с моими круглыми щеками, надо почаще грустить! – подаю голос я.
И все замолкают.
– Что такое? – кривится фотограф. – Так не пойдет! – и уходит перенастраивать камеру.
К нам подходит наша агентша. Разевает алый рот и громыхает:
– Девочки! Мы рекламируем платья для выпускного! Ну! Платья! Для выпускного! Что непонятного? Вам должно быть весело! Всегда! Это ваш выпускной!
Я искренне не понимала, что может быть веселого в коттедже, полном набуханных подростков. Где прилечь нельзя, потому что все спальни заняты активно теряющими девственность и остатки самоуважения одноклассниками. А присесть нельзя, потому что ты в ужасно неудобном синтетическом платье, от которого чешутся наспех побритые подмышки. В одном из таких, которые мы сегодня снимаем.
– Marie, вспомни свой выпускной! – кричит агентша. – Как тебе было весело прощаться со школой!
– У меня не было выпускного. Я в девятом, – отвечаю я и отчего-то вся вжимаюсь в плечи, покрытые синтетикой и стразами.
– Как не было? – гремит она.
– Ну был, но… в четвертом классе. – Стразики на платье колют подбородок и мои круглые щеки.
– А, теперь все понятно. – Агентша, Stasya и Annie переглянулись.
Фотограф щелкнул вспышкой, отчего я поморщилась.
– Если не можешь вспомнить – изобрази! Придумай, ну! Ты же актриса!
Я выдыхаю, расправляю плечи, стряхиваю зажим, как учили в театральной школе. И улыбаюсь.
Громадные и тяжеленные двери занавешены бордовым велюром. Крисс аккуратно раздвигает его руками и проталкивает меня внутрь.
Темно. Горят только софиты над сценой.
– Че скажешь? – спросила Крисс, имея в виду театр.
– Ну клевый он, – ответила я, имея в виду чувачка на сцене. Его так и хотелось назвать. Не мальчик, не парень – чувачок.
– Некит? Серьезно?
Не-кит. Кончик языка куда-то там скользит…
– Да не. Он просто похож на Тимоти Шаламе.
Мне всегда нравились те, кто были на кого-то похожи. Несколько лет подряд я каждый август приезжала в лагерь и влюблялась там в одного и того же мальчика просто потому, что своим одухотворенным блаженным лицом он напоминал одноклассника из воскресной школы и его звали как моего отца. В последний раз, год назад, он пригласил меня на медляк.