Журнал «Юность» №05/2024 - стр. 7
– Мы пришли вовремя! – Наконец он находит окошко в ее повторах и врывается, словно в поисках воздуха. – Вот билеты! Вот расписание! Мы не опоздали! Самолет должен быть здесь! Тут! Тут!
Он размахивает руками в разных направлениях, выхватывая из аэропортовой лиминальности то стойки регистрации, то висящие на стене большие экраны. Рисует фигуры в воздухе. Словно тут сам самолет и должен стоять, настоящий. С крыльями, фюзеляжем, хвостом, ящиками с герметичными пакетами с холодными макаронами и сырыми сосисками, переваренной курицей, пропахшими озоном туалетами, заевшими откидными столиками и улыбающимися щелкунчиками-пилотами и стюардессами. Ну, и всем таким.
Но самолета нет, рейса на экране регистрации нет, Пашу отводит в сторону иранец с бритыми висками – chill, dude, – а Жене нестерпимо хочется курить, хотя она бросила курить два года назад по причине «чтобы Жене не надышалось». Она вообще любит кота больше, чем себя, даром что его зовут так же. Она сидит на скамейке, прислонившись к серому столбу и положив ноги в джинсах и синих кедах на двадцатилитровый синий чемодан. Слишком много синего. Синий – цвет смерти, и она размышляет, не специально ли она надела его в полет: в ней же правда что-то умерло, прямо там, когда в нее вперились серые с желтком глаза пограничницы и начали сверлить, словно хотели докопаться до мозга.
Да, она умерла, а бешенство Паши, перебегающего от стойки регистрации к табло и обратно, – ее предсмертные судороги. Паша-Паша.
Женя разблокирует телефон и начинает снимать. Паша повторяет свой маршрут, затем останавливается у группы туристов – русый мужчина с девушкой моложе, наверное, женой, и еще двумя мужчинами в помятом полетном, – и о чем-то спорит, после чего озабоченно возвращается к стойке регистрации. И так два раза. Камера следует за ним. Выхватывает крупным планом Пашины мешки под глазами. У Жени дергаются руки. Наконец Паша замечает Женю с камерой и хмурится:
– Да что смешного?
Жене не смешно, но тут она начинает смеяться, придерживая пальцами щеки, смеяться тем сильнее, чем сильнее она зажимает себе рот, смеяться с выражения лица Паши, которое выражает сочетание фрустрации и потерянности. Она сама не понимает, почему смеется, но остановиться не может. К ним подходит сотрудница аэропорта – красный галстук, как у пионерки, морщинки от недосыпа и неправильного питания, глаза добрые и какие-то грустные. У нее маникюр с иероглифами, и Женя сразу понимает, что они могли бы быть хорошими подругами. Пашин хороший английский пробивается сквозь туманный англо-турецкий, который течет из подведенных бордовой помадой губ сотрудницы, и узнает, к какому окошку ему стоит подойти. Женя следует за Пашей, с облегчением чувствуя, как внутри нее затухает волна би-паники.