Журнал «Юность» №03/2024 - стр. 24
Мила смотрит в меня, зрачки в зрачки; Мила всковыривает во мне все эмоции, у которых кончается уже срок годности, не давая им начать гнить; Мила подстрочно, на каком-то небывалом метауровне по отношению к тексту песни, благодарит меня (я чувствую!) за то, что когда-то я навсегда приняла ее.
«Мы сплетаемся, мы перемешиваемся, мы греем руки о гитару и о благодарность друг другу; сплетаемся только сейчас; я знаю, кончится песня – и мы снова будем получужими, но пока – мы родные, и это то слово, которое ты запрещаешь мне говорить», – поет подстрочником Мила.
Песня кончается – и Мила снова берет без спросу мои резинки для волос, готовит тушеную курицу с овощами, которая получается недоготовленно-резиновая, ставит туфли вдоль коврика, просит тише говорить с бабушкой по телефону (потому что в тишине лучше усваивается еда), пропитывает собой всю квартиру и спит долго и сладко, голая, и запах усиливается после ночи. Мила строгая и точная там, где точность не нужна, она требует многого в том, чего папа заметить не может, и прощает то, что у всех на виду. Мила не знает, какая взрослая девушка Тая, – у Милы была дочка, но она умерла: ее загрызли собаки.
– Таечка, мы же договаривались: гель для душа ставим на верхнюю полку. «Юки-онна»[8] – твой? Убери его.
– Таечка, мы же решили: день готовишь – ты, два – я.
– Таечка, стучись, пожалуйста, к нам, прежде чем войти.
Милочка, я никогда не стучалась в комнату к папе.
Север. Папа рассказывал, что с мамой он познакомился на Северном полюсе, в экспедиции. Рассказывал еще, что у нее были волосы, светлые, как жасмин, то есть почти белые, и прямые. Были веснушки, как у меня: в тех же местах, за щечкой и на носу. Были привычки, никому, кроме него, непонятные: например, что пила вместе и кофе, и чай; что совсем не боялась постареть и ждала-ждала первых совместных с папой морщин. И что она тоже была полярником. Я пыталась, честно, пыталась представить маму без веснушек и с черными (или рыжими крашеными) волосами – не могу.
– Таечка, почему ты захотела на север?
– Крот, как ты нашла этот питомник?
– Это и не север вообще, а Карелия, то есть почти-север.
– Там же хаски, ой, чукотские ездовые.
Слушаю, не думаю, складываю пальцы в замок сверху-левой-нет-сверху-лучше-правой-рукой, играю взглядом на собачках в коридоре, как на ксилофоне.
– Ладно. Рюкзак, термоноски, ботинки. Сколько там платят?
В питомнике ездовых собак в Карелии я проработала три месяца, всю зиму. В школе отпустили («только задания вовремя сдавай»); заплатили для школьницы много; ботинки купили, было интересно попробовать жить одной; полярная красная куртка добавила пару лет. Инструктор Тая, которая выросла без мамы, а теперь управляет собачьей упряжкой лучше взрослых, твою мать, – такому инструктору можно было довериться.