Журнал «Юность» №03/2021 - стр. 30
Аня в те же дни приехала из Питера навестить в больнице единственную родную тетку. С так и не обретшей собственную семью сестрой с детства очень дружна была мама, да и саму Аню родственница не раз выручала то деньгами, то связями. Анина мама, Галина Викторовна, в то лето укатила в деревню, под Кемерово, где после долгих лет платных и бесплатных объявлений нашелся наконец покупатель на огромный, всеми заброшенный, уже покосившийся и изъеденный шершнями деревенский дом. Родовое гнездо передавалось по наследству аж со времен революционного передела, но так никому в последние десятилетия и не пригодилось.
Тетка лежала в Первой Градской. Туда же волею судеб затащили и Бобу проведывать престарелого, но уважаемого в местной диаспоре ресторатора. Молодежь шла по больничному коридору сплоченно, шумно, цокая каблуками, как умеют только кавказцы. Проведали. Застолье даже не скрывали. «Врач сказал – никакого вина! Нельзя ему», – пыталась увещевать гостей жена больного, миниатюрная, робкая женщина. Куда там! Домашнее вино через час было выпито. Курево иссякло через два. Тут Боба и вызвался сгонять за сигаретами.
Высокая, тяжелая створка больничной двери больно ударила Аню по лбу, и она отскочила, уронив сумку с гостинцами на пол. Румяные яблоки разбежались по углам и запрыгали вниз по ступенькам.
– Ой, боже ж мой, я не зашиб тебя?
Тогда Аню поразили две вещи – Бобины глаза и это вот старушечье «боже ж мой». Смешно так сказал и сложил перед собой руки замочком.
Боба в общепринятом смысле на грузина похож не был. Выглядел он в свои тридцать девять совсем молодо. Высок, поджар, почти худ, но крепок в плечах, кожа бледная и совсем гладкая, без присущей кавказцам бурной растительности. На круглом лице выделялся не нос («орлиность» отсутствовала вообще), а крупные, по-женски четко очерченные губы, да еще подступающий к скулам без всякого повода румянец.
Глаза же были чрезмерно большими, пронзительными, то с задорными искорками, то с манящей поволокой, цвета юного василька, иногда переходящего в лазурь, а на закате отливали глубокой синевой.
Аня приметила, как на его руках аппетитно напряглись и заиграли мышцы, вздулись вены, когда он хватился поднимать рассыпавшиеся повсюду плоды. Как выяснилось позже, Боба с детства профессионально занимался плаванием, нахватал призов, но по спортивной стезе идти отказался, хотя с водой дружил до сих пор. В летние месяцы в Батуми подрабатывал спасателем, ходил инструктором на байдарках, рафтах и каяках по Куре, Арагви и Риони, а по выходным вел секции для детей и взрослых в одном из аквапарков Тбилиси. Но то для души и в свободное время. А для денег имел он свой хоть и малый, но вполне прибыльный бизнес. Конструировал и стругал различную домашнюю утварь: полочки, этажерки, тумбочки, даже умывальники и светильники выходили у него необычными, диковинными и, как любил он повторять, «экологически честными»; помимо этого сам придумывал дизайны и собственными руками изготавливал крупную мебель, но творил долго и в малых количествах. В общем, производил уникальный, штучный товар. Продавал он все это дорого, среди его клиентов числилось немало известных грузинских фамилий, были и правительственные чины, и бывшие воры в законе, и люди искусства, и, конечно, новоиспеченные бизнесмены. Сарафанное радио работало лучше любой рекламы, и заказы были расписаны на год вперед. Но своим временем, жизнью и работой Боба всегда распоряжался сам, за лари не гнался – мог и цену снизить, и запросто подарить, если видел, что покупатель искренне хочет, а позволить себе такую вещицу не может. Или если другу. Друзья тут, в Грузии, точно родные братья.