Жребий вечности - стр. 2
Они, эти штабные шутники, прекрасно понимали, какую роль отводят в штабе Верховного командования вермахта корпусу Роммеля, и злорадствовали. Вот именно: злорадствовали!
Да, еще на Сицилии Роммель прекрасно отдавал себе отчет в том, каковыми будут его роль и его участь, но не подавал виду. Его забрасывали в африканские пески, как забрасывают приманку для шакалов. В штабе вермахта и в ставке фюрера жертвовали его корпусом ради победы на европейском театре военных действий. Вот только становиться жертвенным бараном он, фельдмаршал Роммель, не желал.
Лично он вел свой корпус в Африку не для того, чтобы отсиживаться на базах и устраивать маневры с боевыми стрельбами, а чтобы громить врага и, сотрясая своими победами сразу несколько африканских держав, с истинно рыцарским укором одну за другой бросать свои победы к ногам фюрера. И бросал. Роммель умел это делать, у него это получалось.
…После нескольких кровавых схваток его легионеров с англичанами плато вот уже вторую неделю оставалось ничейным. Мертвые были погребены, подбитую технику оттранспортировали вглубь занятой территории, а вспаханная снарядами возвышенность с благословения самого Роммеля получила мрачное название Африканский жертвенник.
Да, жертвенник… Вся эта проклятая пустыня – огромный жертвенник, на который оба полководца время от времени бросают лучшие свои полки. Ибо, кто знает, может быть, и в самом деле так предписано Высшими Силами: кто владеет Египтом, тот владеет миром. «Кто владеет Францией и Египтом, – уточнил Роммель. – Только так: Францией и Египтом!»
«Эта битва – одна из прекраснейших, какие я только видел: от всей высадившейся неприятельской армии не спасся ни один человек», – вспомнились ему слова Наполеона, сказанные в июле 1799-го, после того, как неподалеку от Абукира он разгромил пятнадцатитысячную турецкую армию. Даже не разгромил, а истребил. Всю, до последнего солдата. До последнего!..
Причем он сумел сделать это после погибельного похода на Сирию, после ошеломляющей неудачи под стенами Сен-Жан д’Акра[1] и, наконец, после изнурительного перехода назад, в Египет, во время которого тысячи солдат Бонапарта пали от эпидемии чумы.
А ведь разгром этот совершил полководец, не имевший никакой связи с родиной, не получивший ни одного батальона подкрепления, предоставленный самому себе, поскольку у захваченных им берегов не появлялось ни одного французского паруса! Вот что более всего взбудораживало воображение командующего. Ясное дело, тогда было иное вооружение, иной противник, иная война. И тем не менее…