Жребий праведных грешниц (сборник) - стр. 142
– Потерпи, детка! – гладила невестку по плечам и рукам Анфиса.
Марфа смотрела на свекровь безумными кровавыми глазами, не понимая, что впервые Анфиса Ивановна проявляет к ней ласку и жалость. Не пожалеть эту страдающую женщину мог только выродок. Но Марфе сейчас не нужно было сочувствие, только избавление от чудовищной боли. Любыми средствами, хоть смертью.
– Убейте меня! – молила она. – Убейте, я заслужила!
– Ну что ты, голубушка! – говорил доктор. – Все будет хорошо, скоро родим… Так, потуга! Все по местам!
Бабка Минева, которой не по возрастным силам были такие нагрузки, задремала на стуле в углу, но вмиг подхватилась. У Анфисы от криков невестки звенело в голове и ноги усталые дрожали, но она четко выполняла указания доктора.
– Тужься! Сильнее! Еще сильнее! Не в голову силу гони, а вниз!
– Сри! – вдруг заорала Минева. – Сри из жопы, как при запоре!
Марфа старалась. Часть прямой кишки у нее вывалилась и напоминала какой-то чудной цветок из плоти.
– Ноги не выпрямлять! – командовал доктор. – Не сводить колени! Держите ей колени в стороны. Еще! Еще! Давай! Сильнее тужься!
Казалось, на искаженном красном лице Марфы сейчас, как в глазах, тоже лопнут сосуды, порвется кожа и всю ее зальет кровью.
– Нет! – с досадой произнес Василий Кузьмич. – Не получилось. Всё, отдыхайте.
– Деточек рожать не веточки ломать – тяжелехонько, – пробормотала бабка Минева, вернулась на стул и тут же снова уснула.
Анфиса села на кровать к невестке, взяла ее руку, стала утешать.
За стенами комнаты тоже было неспокойно. В полдень Нюраня прибежала к брату в правление:
– Марфа рожает, а Петька очумел! Тятя с ним и так и сяк, а Петька невменяемый!
Степан поспешил домой.
Его младший брат Петр, как и отец, большую часть времени пребывал в своем мире. Но если мир отца был отчасти понятен – красота и всякие художества, – то где витает брат, Степан и предположить не мог. Петр был очень слаб волей, в детстве крайне раним – любая обида вызывала плач и истерики. С возрастом он научился прятаться от обид, проблем и любых неприятностей в раковинку. Наружу, как у улитки, только усики торчат и гыгыкают. Петька не боялся крови: забивал птицу, бычков и свиней, видел, как расстреливают людей, и припадков с ним не случалось. Но его охватывала паника, если угроза жизни нависала над кем-то из близких. Очевидно, во внутреннем мире-крепости Петра мать, отец, сестра, брат и жена были вроде частокола, за которым он прятался и прореха в котором грозила вторжением неприятеля, несущего смерть. Степан любил брата и жалел. Петька, конечно, инвалид психический, но ведь добр, покладист и не приставуч.