Жизнь пяти - стр. 23
Во истину, эль руве кармре листерен34…
Он начинает петь, тихо и протяжно, едва слышно, на понятном только им, этим павшим в великой битве кораблям его родины, да призракам почивших воинов, нашедших свой покой в глубинах так коварно и послушно расступающихся в стороны морских волн, начинает петь сладкую, нежную, арданскую колыбельную, чей мотив прекрасным голосом матери всегда звучал в его сердце и его снах.
Он поет, и страшные видения прожитых лет покидают растревоженные мысли. Он поет и, не скрывая слез, плачет, навсегда прощаясь с тающим где-то в невидимой дали полюбившимся северным краем, с серыми, хмурыми проулками Альстендорфа, с небольшими, всегда заполненными до отказа бойцовскими аренами Ирбина и Эстера, с тихой, уютной каморкой Курта в крохотном домике, спрятанном где-то посреди университетского парка, с темными, грязными, наполненными пестрой какофонией звуков неведомых языков портовыми тавернами Мирана. Со своим прошлым, где он был легендой, магом вещей, чемпионом и главным бойцом Литернеса.
Песня заканчивается.
Что ж, теперь его ждет совсем иная жизнь. Жизнь, к которой он готовился все эти недолгие, надо сказать, годы после их победы над Скейлером, ведь знал, что не станет исключением из правил. Он и сам не хотел, что бы ни говорил Курт. Но все равно был обескуражен тем, насколько быстро все свершилось и насколько суровым в конце концов оказался приговор.
Митар был непреклонен. Абсолютная печать35, ни больше ни меньше. Все согласно Нулевым кодексам.
Ох, эти новые слова… Мирдан соан.
Ривин ничего не понимал в них. Лишь безраздельно доверял и подчинялся. Слепо надеясь, что это не разрушит окончательно и бесповоротно его жизнь.
Браза, ладно хоть сумел выторговать себе билет на солнечный Тартрилон вместо какого-нибудь комфортабельного чулана промозглого, холодного ненавистного Неймара, гроте меру... Ха-ха…
Он усмехнулся: непривычно горько и тоскливо. Затем поднял усталую голову, осмотрелся. Тартрилонцы на корме уже во всю проворно перебегали с места на место, переглядывались, то задорно, то угрожающе громко выкрикивали что-то на своем отвратительном для слуха любого уважающего себя арданца языке, суетились, готовя неторопливо плывущий корабль ко встрече с бескрайним простором расстилавшейся впереди грани гордого Лотиора.
А по краям безмолвными зрителями этой суетливой, наполненной такими мелкими, такими желанными и такими недоступно далекими для их вечности тревогами и радостями человеческой жизни один за другим все еще проплывали прогнившие остовы арданских кораблей.