Жизнь, придуманная ею самой - стр. 24

– Хорошо, будем считать, что ты едешь поступать в Сорбонну, а до начала учебы годик поучишь французский. Так всем и скажем.

Реакция родственников и знакомых была единодушно недоуменной:

– Боже мой! В такое время?!

Я только пожимала плечами:

– Но если я буду ждать окончания войны, то рискую успеть состариться.

– А в Москве или Петербурге учиться нельзя?

– Я буду изучать старую французскую литературу, едва ли в Москве или Петербурге есть настоящие профессионалы по этой специальности.

Такого не поняли совсем.

– Зачем тебе старая французская литература?!

– Буду переводчицей.

Одна из вредных семейных старух отчетливо прошипела в сторону:

– Путаной ты будешь, а не переводчицей.

Только опасение сорвать поездку удержало меня от попытки выцарапать ее глаза, руки чесались еще несколько минут.

Чтобы не подвергаться подобным нападкам, я просто перестала выходить к гостям, запираясь в своей комнате. Это добавило вздохов и ахов, мол, девушка и без того слаба здоровьем, а ее еще и отправляют учиться так далеко и в такое время.

Но мне упрямства не занимать.

Заверения Дмитрия Ильича, что падчерица никак не может обойтись без курса старинной французской литературы именно сейчас, а потому он дает согласие и деньги на учебу в Сорбонне, может, и не убедили чиновника, но дали ему повод разрешить мой выезд за границу без сопровождения.

Он был рад избавиться от настырной просительницы, как, впрочем, и остальные. Даже домашним надоела моя упрямая настойчивость и намерение идти в Париж пешком и через границу ползком, если не получится иначе.

Наконец, к осени разрешение было получено, можно покупать билет.

Неожиданно со мной засобиралась Жюстина – наша горничная. Она решила во что бы то ни стало добраться до дома. Похвальное рвение, вместе будет легче.

После покупки билета мама позвала меня в кабинет Дмитрия Ильича и, плотно прикрыв дверь, указала на большое кресло. Я не любила это кресло, в нем тонешь и чувствуешь себя ничтожной. Конечно, мама усадила меня туда нарочно для демонстрации важности предстоящей беседы.

Она ошиблась, меня уже ничем не сбить, даже если бы речь снова зашла об их несогласии с моим отъездом, я скорее вышла бы из кабинета и следом из дома, в чем была, чем согласилась отказаться от своей затеи.

Мама взволнованно заходила по кабинету, щелкая костяшками пальцев (терпеть не могла эту ее привычку!). Я молча наблюдала.

Наконец, она решилась, но отговаривать меня от поездки не стала, лишь коротко повторила о трудностях путешествия и пребывания девушки в чужой стране.

– Ты понимаешь, что мы не можем сопровождать тебя. У Дмитрия Ильича дела, а я…