Жизнь после смерти. Возвращенцы - стр. 3

И уже громко, уверенно, командным голосом продолжил:

– Я тут под домом магазин затеял. Та-а-ак. Еще повоюю. Я ж атаман походный.

– Ты же инвалид, маразматик, – пошутила я.

– Хто инвалид, я инвалид?! Не дождётесь. Я еще, може, сына рожу! – загремел он.

И тихонько добавил:

– Щё ручки – ножки ему нацелую, за всю нецеловальную жизнь свою, нацелую. Ото ж.

Алексей, хоть и технарь, читал запоем с самой школы. В Перестройку, когда завод его выбросил, спасло умение добывать книги. Старые московские книгочеи связали с нужными людьми, и стал инженер книгоношей. Возил из столицы под заказ драгоценные книги, о которых раньше только слышали и мечтали, неслыханные эзотерические и расхожее чтиво. Сложился круг заказчиков, «сарафанное радио» его вырастило. С развала на земле да на столе перебрался под крышу, в уголок, потом в комнатку, вскоре занимал целый этаж в престижном, проходном месте. Уже не справлялся один, приятеля в помощники взял. Наладилось, закрутилось, вроде, само по себе.

Вздохнул свободно, наелся, отъелся, все попробовал – «адидасы», цепи, барсетки, машины, путешествия, бани, девки, жене цацки. На все потратился, а деньги все есть и еще прибывают. Книжный голод тоже в любой момент утолить можно. Что делать, чего хотеть, куда бежать? В неё, горькую. Поначалу, конечно, для форса, пил «Наполеон» да «Сангрию», а потом «Смирнов» и даже «Рояль» в ход пошел.

Уснул однажды с сигаретой (классика жанра) и костюмчик спортивный, «паленый» – синтетический, сплавился, к телу прирос. Ожоги несовместимые с жизнью. Тут денежки и пригодились – на ожоговый центр. Денежки тут, Алексей там – в коме.

– Пролетел я через трубу, – рассказывал он мне, – серую, полупрозрачную, и очутился в доме каком-то, вроде барака. Подходят ко мне два парня, один белобрысый, другой чернявый. «Пойдем, – говорят, – мы тебя проводим». Пошли. По обеим сторонам коридора сплошь двери. И чувствую я, что за ними кто-то есть, хоть и не слышно ничего. Cтрашно, жуть. Откуда-то я знаю, что в комнатах люди мучаются, невыносимо страдают. И все никак не кончается ни коридор, ни ужас этот. Спрашиваю провожатых:

– Мне куда?

А брюнет отвечает:

– Куда хочешь, в любую дверь заходи.

Кто ж захочет в такую дверь? Я молчу, они молчат, и все идем да идем. Чую, не могу больше – что тут страшно, что там, решил, будь что будет, толкнул одну дверь и вошел. Оказалось, вышел, а парни там остались. И барак исчез. А передо мной девица явилась, цыганистая такая, красотка жгучая.

– Пойдем, – предлагает, – я тебя угощу.

Смотрю, вроде, рыночек – столы под навесами. Откуда взялись, только что пусто было? А на столах сладостей разных немеряно. Я таких и не видал никогда. Пить хочу, не могу, а кругом только сладкое и никаких тебе напитков. Деваха же так нахваливает, что хоть и жажда, а взял бы да попробовал. Только чую, нельзя ни под каким видом брать, не знаю почему, но нельзя, и всё.