Жизнь ни во что - стр. 16

– А может на что-нибудь.

А ночь была такая звездная, и вечер был такой весенний. И Лбов вспомнил, что собственная его жена теперь отгорожена барьером казачьих шашек, и Лбов уже мягче разжал ее руки.

– Ты дура, – сказал он ей.

И Симке-сормовцу, который стоял недалеко, показалось, что он улыбнулся, а может быть, и нет – разглядеть было трудно, потому что ночь была весенняя, говорливая, но темная.

Но то, что женщина улыбнулась и блеснула черными глазами, – это Симка-сормовец разглядел хорошо.

Это было на берегу речонки Гайвы, узенькой мутной полоской прорезавшей закамский лес.

Лбов лежал на берегу речки, а Симка-сормовец запекал в углях картошку, когда невдалеке послышался вдруг резкий свист.

– Бекмешев пришел, – не поворачивая головы, проговорил Лбов. – Давно я уже его жду, дьявола. А ну-ка свистни ему в ответ.

Но это был не Бекмешев, а паренек лет шестнадцати. Он вынырнул из-за кустов и сказал, чуть-чуть задыхаясь от быстрого бега:

– Ишь, куда запрятались, а я искал, искал… Тебе, Лбов, записка от Степана. А сам он не может, занят чем-то.

– Занят… – хмуро передразнил Лбов. – Чем он там занят? А ну дай сюда!

Он взял записку, распечатал ее, повертел перед глазами и сунул ее Симке.

– На, читай!

Симка прочел. Там было несколько бессвязных и непонятных слов: «Приходи, как под луну, в девятый, четыре патрона есть».

Но смысл этих слов был, очевидно, понятен Лбову. Он улыбнулся, привстал с земли, потом сжал губы и задумался.

До сих пор он действовал на свой риск и совершенно один. Сормовских ребят считать было нельзя, они были пришлыми и непостоянными, а Стольников за последнее время ни в какие дела не вмешивался, он стал каким-то странным, все ходил, часто хватался за голову и бормотал какие-то несуразные слова. А теперь – кто они, эти четыре, с которыми придется рыскать, нападать, и если нужно, то умирать? Кто они?

Весь день он был задумчив. В девять вечера был на обычном месте, верстах в пяти от Мотовилихи. Прошел час – никого не было. Лбов нервничал, и эта нервность еще усиливалась окружающей обстановкой, потому что темный лес, насыщенный весенними тревожными шорохами, напитанный сыроватым пряным запахом преющей прошлогодней листвы, бил в голову и слегка кружил ее.

Но никто не видел и не знал, как нервничал тогда Лбов.

И едва только захрустели ветки под чьими-то ногами, едва только фальшивым криком откликнулась кукушка, и не кукушка, а ястреб, выпрямился Лбов и провел спокойной рукой по маузеру.

Их было четверо, четыре человека без имен.

Демон – черный и тонкий с лицом художника, Гром – невысокий молчаливый и задумчивый, Змей – с бесцветными волосами, бесцветным лицом и медленно-осторожным поворотом головы, и Фома – низкий, полный, с подслеповатыми, добродушными глазами, над которыми крепко засели круги очков.