Жизнь на грешной земле (сборник) - стр. 34
– Прощай, Денисий, – сказал Павел. – Сейчас тебя… Последние секунды дыхаешь.
Этот ровный голос, эти безжалостные слова будто вернули Макшеева к действительности, будто помогли до конца осознать то положение, в котором он находился.
– Павел… Павел Григорьевич! – воскликнул он, подвывая по-звериному.
– Ишь ты, и отчество вспомнил.
– Помоги же! Остаток дней буду молиться за тебя! Стелькой выстелюсь, а заслужу прощение твое… за все, за все! Помоги же…
– А как я, если б и захотел? Лед и подо мной лопнет.
– Не лопнет. Выдержит. Ты – худой, легонький.
– Да и сладостно мне на твою гибель глядеть.
– Я тебе деньги обещал… ты не принял. Мало, может? Помоги – все отдам, все…
– А сколько это – все?
– Ну три тыщи… Пять тысяч… Семь! Слышишь, семь!
– Мало. Рискую все же.
В голосе Демидова была насмешка, но Макшеев не заметил ее, не до этого ему было.
– Девять дам, девять! – закричал он, чувствуя, что его вот-вот сорвет с жердины. – Нету больше. Нету!
– Врешь, больше наворовал с Марией. Что ты все набавляешь по две тыщи? Прибавь еще… сразу с пяток.
И тут Макшеев завыл в полный голос, зарыдал, закричал, пропарывая сильно уже засиневший речной простор:
– Сволочь ты! Не человек ты! Все, все, сказал отдам. И эти пять! И еще… Дом, все манатки продам… И все тебе, тебе. Бери все, подавись. Павел! Люди, люди!
«От падаль… мразь такая! – пламенем заметалось в мозгу Демидова, опаляя все под черепом. И там, под черепом, что-то начало трещать, но Демидов понимал, что это не под черепом, это лед трещит все сильнее и угрожающе, потому что он ползет, извиваясь, к полынье, а под черепом больно отдается этот треск. – Еще и в самом деле провалюсь. А там дома Гринька… Конечно, он не останется один, его Надежда возьмет с Валентином и вырастят. Муж у нее славный парнишка, он сроду не обидит Гриньку…»
Когда до полыньи осталось метра три-четыре, Демидов, все чувствуя, как прогибается под ним тонкая ледяная корка, перевернулся на спину, расстегнул полушубочный ремень, выдернул из-под себя. Затем расстегнул и выдернул брючный, начал их связывать.
– Скорее, Пашенька… Скорей, – услышал он.
– Ништо, продержишься… сволота вонючая… А нет – туда тебе и дорога.
И еще маленько подполз к страшной полынье Демидов, потому что и связанные ремни не доставали до Макшеева.
– Теперь так, Денисий… Хватайся за ремень, я потяну, а ты попробуй вскарабкаться на лед. Да чувствуй его крепкоту, шибко не дрыгайся. Без лишних толчков чтобы, иначе… А то я отпущу свой конец – и пропадай тогда.
– Я легонько, я легонько…
– Держи тогда.
Демидов свил в кольцо связанные ремни, бросил, стараясь попасть в голову Макшеева. И попал. Макшеев тотчас ухватился за спасительный конец. Демидов почувствовал – ухватился крепко, намертво.