«Жизнь моя, иль ты приснилась мне…» - стр. 20

– Она уговаривала Соню поехать, нажимая на родственные узы. Ее старшей дочери отказали в визе, отец не внес ее в список. Вот Эльвира и жаловалась на дискриминацию, мол, Ларисе разрешили взять сына, хотя он Александру тоже не родной, а ей нет.

– Ей не приходило в ее безмозглую голову, что перемена климата может печально повлиять на ее будущего внука или внучку? Ее только и заботило всегда: я, я, я. Старшую дочку спихнула родителям, бедная девочка знает мать только по рассказам. Соню она всегда использовала как средство для достижения своих целей. Я никогда не говорила вам, она родила Соню, чтобы женить на себе Алекса, потом она использовала ее как средство наживы. Хороша мать. А теперь еще требует поддержки, ценой здоровья. Я надеюсь, Соня не восприняла это всерьез.

– Мамуль, не кипятись, ты же знаешь, наша Соня крепкий орешек. В этом чувствуется не наша порода, в ней отсутствует излишняя эмоциональность, на поверхности она выглядит холодной, но в глубине души она чуткая и нежная. В общем, она ей все сказала. В своей спокойной манере с уничтожающей вежливостью сообщила Эльвире, что она, как будущая мать должна думать в первую очередь о своем ребенке и о его благе, а не о выгоде «чужих» ей людей. Соня еще добавила, что даже ее мать, то есть ты, не требовала от нее подобной жертвы, а на всех остальных ей чихать.

Ольге это очень нравилось, нравилось, что они воспитали такую правильную дочь. Ане иногда казалось, особенно в детстве, что родители Соню любят больше, но теперь она понимала, что они пытались восполнить недостаток тепла и любви со стороны ее настоящих родителей. Им это удалось. Их семью связывала не только любовь, но и доверие, что немаловажно.

– Эх, кутить, так кутить! Девушка, покажите вон те очки в леопардовой оправе.

– Браво, мамуля, пусть задохнутся от зависти, жаль не успеем обновить гардероб, а то бы мы им показали.

«Какого черта в такую рань…»

Он все звонил и звонил, этот треклятый телефон, а у нее не было даже сил поднять многотонные ресницы. И в тот момент, когда раздражение и злость, наконец, заставили Эльвиру оторвать голову от подушки, он заткнулся. Она испепеляющим взглядом уперлась в беззвучно стоящий на столе телефон, он молчал, словно и не было истерических трелей. Злость отступила, но голову сдавила боль, она пошарила рукой под кроватью, где обычно дежурила бутылочка Пепси на случай «великой утренней засухи». Какое разочарование, в пластиковом коконе не затерялось даже глотка, лишь на дне весело перекатывались окурки. Как-то не вовремя пришла удачная мысль: «Надо было бы почиститься перед отъездом, но не успею».