Жизнь мальчишки - стр. 54
Преподобный Лавой объявил общую молитву. Освобожденный от наваждения, опустив голову, я крепко зажмурил глаза.
Примерно через пять секунд после начала молитвы твердый крохотный снаряд со щелчком врезался в мой затылок.
Быстро оглянувшись, я посмотрел назад.
И онемел от ужаса. Безжалостно блестя серыми как сталь глазами, прямо позади меня сидели братья Брэнлины, Гоча и Гордо. Их родители по обе стороны от них были глубоко погружены в молитвенный транс. По моему мнению, повод для молитвы у этих людей мог быть только один – скорейшее избавление от своего нечистого потомства. Оба брата Брэнлины были затянуты в одинаковые синие костюмчики, с белыми рубашками и галстуками, и единственное различие сводилось к тому, что белый галстук Гочи перечеркивала полоска красная, в то время как галстук Гордо имел полоску черную. Волосы Гочи, который был старше Гордо ровно на год, были светлее; лохмы Гордо отдавали в желтизну. Лица и того и другого более всего напоминали угрожающие физиономии вырубленных из темного гранита каменных истуканов и все в их облике – устремленные вперед подбородки, выпирающие скулы, кости которых готовы были прорвать кожу, утесы гранитных лбов – все говорило о снедающем их души злобном огне. В секунду, следующую за началом моего созерцания этой пары хищных образов, Гордо поднял руку и молча показал мне отставленный средний палец, в то время как Гоча зарядил духовую трубку новым гороховым снарядом.
– Кори, не крутись по сторонам! – раздался у меня над ухом шепот мамы и меня дернули за рукав. – Закрой глаза и молись!
Так я и сделал. В следующий миг новая горошина вонзилась в мой череп. Пущенная умело и с близкого расстояния, горошина может причинить острую боль, сдержать от которой крик невозможно. В течение остатка молитвы я слышал, как позади меня Брэнлины крутились, перешептывались и хихикали словно пара злобных троллей. И в течение всего остального времени моя голова служила им верной мишенью.
После молитвы нами был исполнен еще один гимн. Были произнесены необходимые оповещения и пущено слово о всегда открытых дверях для путников. По кругу отправился поднос для пожертвований. Я положил на поднос доллар, специально врученный мне отцом для этой цели. Хоры пели, сестры Гласс наигрывали на пианино и органе. Позади меня хихикали Брэнлины. Потом преподобный Лавой взошел на свое место еще раз, для того чтобы исполнить пасхальный обряд, и именно в этот момент на мою руку села оса.
Рука лежала у меня на колене. Заметив осу, я не стал отдергивать руку, несмотря на то, что страх пронизал мой спиной мозг подобно разряду молнии. Добравшись до ложбинки между мизинцем и безымянным пальцем, оса устроилась там и замерла, часто подергивая своим черно-голубым брюшком украшенным смертоносным жалом.