Жизнь. Книга 2. Перед бурей - стр. 18

Да, любовь разгоняла сомнения, отвечая на все вопросы. В любви нет объяснений причин – почему? Он полюбил, и любит, и женится!

И Милу охватила большая, тёплая радость.

«Раз навсегда: нет больше сомнений! О, я ничтожная! – уже начинаю подозревать… сама омрачаю своё счастье. Стыд мне и позор! И довольно».

Она снова взяла букет и любовалась им. Она смотрела на него иными глазами, и букет послушно изменился. Хрупкие цветы говорили ей о нежности. Почти неземные, они казались ей чище, небесней – потусторонние, как серебряная аспидистра.

«Зимою! О, маленькие личики ангелов! И сердце ему уже подсказало, что это – мои любимые цветы!»

В комнату вошла Глаша с хрустального вазой для букета и с толстою, растрёпанной книгою под мышкой.

– Барышня, тут в книге есть значение.

– Значение? Чего?

– Цветов. – И перевернув несколько страниц в книге, водя пальцем по строкам, она прочитала: – «Ландыши – ваша скромность и нежность пленили меня навсегда»! Вот! – воскликнула Глаша, торжествуя. – Ну в самый же раз!

Мила смутилась и засмеялась.

– Вздор, Глаша!

– Как, барышня, «вздор», если это напечатано! Того не может быть.

– Георгий Александрович вовсе не стал бы думать о каком-то там значении, покупая цветы.

– Да, барышня, за букет ваш жених платил дорого. Значит, и покупал подумавши.

– Что это у тебя за книга? – спросила Мила, желая переменить тему. Сегодня все её разговоры с горничной переходили в фамильярность. Это было и необычно, и несколько неприятно.

– Вот! – показала Глаша торжественно. – Читайте заголовие: «Наставник девичий». Ох же и интересная книга! Её тут у вас давно купили в складчину горничные ваши, лет тридцать, думаю, тому назад. Как в складчину, то ни одна не уступила другим, так и осталась книга при доме, передаётся молодым горничным. Нынче таких книг больше не печатают, а ведь сколько же тут полезного! Вот, скажем, вы невеста, – когда свадьба? Тут же все дни указаны, возможные дни и невозможные. Вот сейчас – так сразу можно венчаться. А отложите – считайте: Масленица, семь недель поста да неделя Пасхальная – все подряд невозможные. И о дне тоже сказано: не под праздник, не под постный день…

– Глаша, – сказала вдруг порывисто Мила, – я плакала сегодня.

– Ну а как же! – вовсе не удивилась Глаша. – Это от скромности. Уж очень надо быть откровенной, чтоб не плакать, как сватают. У нас в деревне полагается засватанной девке плакать – причитать голосом, чтоб соседи слышали. А вечерком подружки забегут, ну, тогда голосят дружно, хором. По старине, заплакать положено при самом первом слове, как скажут: «сватают», – и плакать, грустить не меньше как три дня, а то засмеёт деревня. «Машутке не жутко», – скажут. Стыд какой!