Жизнь идиота - стр. 19
– Да и не только я относил! – воскликнул друг. – Тут многие этим занялись. Коллекционеры твои раритеты с руками отрывают.
Взревев, дядя Миша бросился к мусорным бачкам, но было поздно.
Как всякий образованный человек, дядя Миша умудрялся повсюду вставлять бранное словцо.
Довлатов в свое время дал ему такую исчерпывающую характеристику: «Я спросил писателя Демиденко, какой фирмы его пишущая машинка. “Рейн (бранное слово), металл, на (бранное слово)”, – ответил тот».
Однажды Демиденко разогнал даже видавших виды сотоварищей одним-единственным вопросом:
– Что такое дао?
Тем, кто не знал – а таковых было большинство, – дядя Миша старался дать в ухо.
Неудивительно, что ресторан начал пустеть на глазах. Запахло очередным скандалом.
Не помню, как я ему подвернулся, но на вопрос успел пробормотать, что знаю.
Удивительно, дальнейшей экзаменовки не последовало. Дядя Миша настолько удовлетворился ответом, что мгновенно успокоился, ласково меня обнял (думаю, так в припадке нежности может обнять йети) и таким вот образом ходил со мной в обнимку, показывая официанткам, бармену и даже поварам и приговаривая при этом:
– Он знает, что такое дао!
С тех пор китаист и разведчик относился ко мне как к сыну.
– А все потому, что Бояшов знает дао, – объяснял завистникам, – а вы, ослы, – нет!
Евгения Васильевича Кутузова также не лыком сшили.
Кагэбисты (о чем уже говорилось) были нашими соседями.
Если не приятелями.
Руководителю ЛИТО как-то пришло в голову, что он предал родину.
Несомненно, без водки не обошлось.
В темный осенний холодный вечер, почти в ночь, когда ресторан уже закрывали и особо засидевшихся посетителей выкидывали на улицу – иначе от них было попросту не отделаться, – выставленный за порог мэтр внезапно раскаялся и отправился к Большому дому.
Он стучал кулаками в парадную дверь и требовал собственного ареста – за малодушие и шпионаж в пользу Запада.
Его отговаривали сердобольные дежурные. Предлагали такси. Смеялись. Недоумевали. Пытались усовестить.
Он требовал карандаш и бумагу – для дачи показаний.
Дождь лил как из ведра.
Кончилось тем, что мэтра выбросили и оттуда.
Кутузова мы любили.
Но не менее любили и Леонарда Емельянова, профессора Пушкинского дома, и Бориса Стругацкого, и Глеба Горышина, и хитрющего, умного поэта Вольта Суслова, и Анатолия Белинского, главреда тогдашнего «Лениздата», и вообще всех, кто тогда с нами – поэтами, лириками и фантастами – возился.
Нас тоже «было много на челне».
Теперь «иных уж нет, а те далече…».