Жизнь – что простокваша - стр. 95
– Пап, ты наговоришь сегодня на свою голову!..
– Не бойся! – успокоила старушка. – Пусть расскажет.
И папа Лео рассказал.
– Привезли меня с командиром в госпиталь. Лежу. В палате нас четверо: выздоравливаюшший пехотинец на костылях, лётчик с перебинтованной головой (он всё бредил), молоденький солдатик без сознания и я. Пехотинец за всеми ухаживал – то воды поднесёт, то сестру позовёт, то одеяло поправит. Лётчик пришёл в себя и поинтересовался, с кем лежит. Узнал, шо я немец, и начал задираться, а однажды схватил у кровати костыль и в меня запустил. Руку ушиб.
– Не дай Бог поправлюсь, – кричал, – не жить тебе, гадина! Все одно убью!
– Да ён наш! Командира спасал, яго и ранило, – зашишшал меня пехотинец.
– Из-за них, гадов, здоровья лишился, а теперь – с ним, мразью, в одной палате!..
– Я поправлялся. Просился в другу палату – мест не находили. Лётчик донимал и всё грозился убить. Было похоже, шо он не шутит. Наведались к нему как-то однополчане и оставили нож. С того дня лишился я сна. Засыпал днём – безопаснее было. Лётчик на поправку шёл, иногда даже медленно поднимался с постели. Недели через две я не выдержал и уснул ночью. Проснулся от крика – спросонья понять ничо не могу. Пехотинец кричал и звал на помощь. Думал, шо дерутся, а когда дошло, оказалось, – меня спасают. Пехотинец у лётчика нож пытался выбить. Как только сёстры вбежали, лётчик и пырнул его.
– Как?.. В кого?..
– В подушку.
– А ты?
– Увернулся в последню секунду.
– Господи, страсти-то, страсти! – прошептала бабушка и незаметно перекрестилась, косясь на безбожную дочь, что отошла к помойному ведру.
– И тебя оставили в палате?!
– Нет, в другу перевели.
– Ас лётчиком что?..
– Не знаю, больше я его не видал, а вот с пехотинцем на костылях, шо жизнь мне спас, очень хотелось бы встренуться.
– И дальше что было?
– Когда выписали, в часть не пустили – в трудармию отправили. Так и оказался я на севере. Работал на заводах, стройках, шахтах. Особо тяжко было под Котласом. Минус сорок-пятьдесят, а мы сутками на морозе бараки строили.
– Пап, ты оговорился. Целыми днями на морозе!
– Не оговорился, не днями – сутками!
– Ночевали же где-то!
– На морозе и ночевали! Больше негде было – кругом лес да снег!
– Как можно на морозе ночевать?
– А вот – ночевали…
– Так ведь замёрзнуть можно! – бабушка тоже сомневалась.
– И замерзали. Штабелями хоронили…
– Расскажи!..
– Сносили для огромного костра больши ветки, каждый сооружал себе вокруг шо-то вроде постели. Я не ленился… хвороста подыскивал поболе и помельче… шоб мягче и тепле было. Когда давалась вечером команда: «На ночлег!», разводили костёр. Часть тела, шо была ближе к костру, грелась, друга – мёрзла. Через кажны пятнадцать-двадцать минут людей будили, заставляли менять положение. Все, кто лежал к костру головой, ложились к нему ногами, и наоборот.