Живые и мертвые - стр. 15
– И все же их нельзя сравнивать, – возразил Боденштайн.
– Почему же? – пожала плечами Пия. – В семьдесят лет у человека за плечами долгая жизнь, за время которой многое может случиться.
– Я мог бы поискать в Интернете сведения о жертве, – сказал хриплым голосом Остерманн.
– Это само собой, – кивнул Боденштайн. – Может быть, исследование пули даст нам информацию об орудии убийства.
– Хорошо. – Николя Энгель поднялась. – Пожалуйста, держи меня в курсе происходящего, Оливер.
– Непременно.
– Желаю успеха. – Она направилась к двери, но еще раз обернулась: – Спасибо за помощь сегодня, фрау Кирххоф. Хорошего отпуска и счастливого Рождества.
– Спасибо, и вам, – ответила Пия.
Остерманн отодвинул стул и, кашляя, шатающейся походкой пошел в свой кабинет. Пия последовала за ним. На его письменном столе лежала масса медикаментов, стоял чайник-термос с чаем и упаковка бумажных платков «Клинекс».
– Так сильно я давно не простужался, – простонал Остерманн. – Если бы не это убийство, я бы завтра точно остался дома. Ты лучше иди, Пия, пока я тебя не заразил. А то будешь чихать и кашлять на своем круизном лайнере.
– Кай, дружище, меня мучают угрызения совести из-за того, что я оставляю тебя здесь одного, – сказала Пия.
– Ах, ерунда. – Остерманн чихнул и высморкался в бумажный носовой платок. – Я бы вообще не испытывал никаких угрызений совести, если бы у меня был отпуск, а ты бы сидела здесь полуживая.
– Спасибо. Ты всегда так любезен. – Пия перебросила через плечо свой маленький кожаный рюкзак и усмехнулась. – Тогда желаю тебе скорейшего выздоровления и счастливого Рождества! Чао, коллега!
– Передавай от меня привет солнцу на экваторе! – Кай Остерманн махнул ей рукой и опять чихнул. – А теперь исчезни, наконец!
Боденштайн плохо спал. Проворочавшись полчаса без сна с боку на бок, он решил встать, чтобы не разбудить Инку, которая, тихонько похрапывая, крепко спала рядом с ним. Он вышел из спальни, не включая свет, накинул поверх пижамы флисовый жакет и спустился вниз. В кухне он включил новехонькую полуавтоматическую кофемашину, которую подарил сам себе в качестве досрочного рождественского подарка, и поставил чашку под выпускное отверстие.
В отделе К‑11 двое больных, Джем Алтунай и Пия в отпуске, и убийство, которое, судя по всему, скоро раскрыто не будет. Среди коллег свирепствовал грипп, так что едва ли стоило рассчитывать на подкрепление из других комиссариатов.
Загромыхало размольное устройство, и через некоторое время в чашку побежал кофе, распространяя дивный аромат. Боденштайн влез босыми ногами в сапоги с подкладкой из овчины и вышел на балкон. Он сделал глоток кофе – вкуснее он не пил никогда, – сел на диван ротангового плетения под выдававшейся далеко вперед крышей и закутался в один из шерстяных пледов, лежавших аккуратной стопкой в одном из кресел. Воздух был морозным и таким прозрачным, что Боденштайн невооруженным глазом различал габаритные огни приземляющегося в аэропорту самолета. Вид на Рейнско-Майнскую равнину Франкфурта, на промышленный парк Хёхста, вплоть до Франкфуртского аэропорта, всегда был потрясающим – днем и ночью, летом и зимой. Он любил сидеть здесь, на воздухе, погрузившись в свои мысли и устремив взор вдаль. Боденштайн еще ни разу не пожалел о покупке половины двухквартирного дома в Руппертсхайне – городском квартале Келькхайма. Это означало для него возвращение в нормальную жизнь, которая после расставания с Козимой четыре года назад с каждым днем разлеталась на все более мелкие осколки. Единственным, что оставалось постоянным в тот хаотичный период его жизни, была его работа, где ему пока удавалось удерживаться благодаря Пии, которая неоднократно спасала его. Из-за того, что не мог сконцентрироваться, он зачастую допускал серьезные промахи, которых впоследствии стыдился, но Пия ни разу не обмолвилась об этом ни единым словом и не делала попыток его скомпрометировать, чтобы заполучить должность руководителя К‑11, которую он занимал. Без сомнений, она лучшая коллега из всех, что у него когда-либо были, и мысль о том, что он был вынужден вести расследование убийства старой дамы из Эшборна без нее, беспокоила его больше, чем он сам себе сначала в этом признавался.