Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником - стр. 22
– Извините, что я вас разбудил.
У Леонарда были славные мягкие волосы и лицо патриция, но на самом деле он был просто очередным мужчиной, способным учуять на мне этот дух – утрату отца.
– Я опаздываю на прослушивание, так что мне все равно надо было вставать, – соврала я.
Леонард все еще кивал, когда я закрыла дверь у него перед носом.
Глава 5
Лицо Элис в том журнале подтвердило все, чего я всегда боялась. Она была красивее. В дороге, остановившись передохнуть в Аламогордо, я услышала, как четырехлетняя девочка говорила своей матери, что мама ее подружки «красивше». Мать девочки улыбнулась и сказала: да, мама Ванны действительно хорошенькая. Нет, возразила девочка, она красивая.
После того как убрался мой жестокий мелочный арендодатель, я оделась. Нанесла одинаковый розовый бальзам на щеки и губы. Я старалась выглядеть привлекательно, но знала еще до личной встречи с Элис, что она была – и всегда будет – красивше.
Мысль о том, чтобы столкнуться с этой женщиной лицом к лицу, была почти невыносима. Мне хотелось откладывать и откладывать встречу – бесконечно. Но я не могла. К тому моменту решение уже стало необратимым. Встреча с Элис должна была стать ключом не к моему выживанию, а к твоему. Иногда ты – всего лишь дымчатое привидение, как марево, которое поднимается от щебеночного покрытия перед машиной. Я не провела еще и двух дней в Каньоне, а ты уже начала свое существование. Я не могла разглядеть твою форму, но чувствовала, что ты ускользаешь от меня. Я ощущала, что кто-то – что-то – оттаскивает меня от тебя. Тянет меня в белую комнату, в то время как я ору, требуя тебя. Верните ее мне!
Я сожгла бы весь мир, только бы получить тебя обратно. Но что, если бы не смогла?
Лос-Анджелес оказался и более примечательным, и менее красивым, чем я ожидала. «Кайенны», узкие улочки, костлявые женщины и атмосфера снобской таинственности. Величественные особняки Беверли-Хиллз при ближайшем рассмотрении выглядели отвратно: с них слезала краска, и все казалось пустым, словно внутри в эту самую минуту умирали некогда знаменитые актеры.
Каньон был другим. Оранжевым и скалистым, и его зелень: крестовник, амброзия и лебеда – была не плюшевой, а сухой, бурой или обожженно-желтой. Между камнями пробивались осока и бакхарис иволистный. На виденных мною фотографиях были крупноплановые изображения кастиллеи, вырвиглазная желтизна примулы вечерней и ковры калифорнийского мака – словно нарисованная фломастерами страна Оз. Но теперь я созерцала Каньон таким, каким он являлся. Золотистый тысячелистник, кишевший змеями.