Житие Блаженного Бориса - стр. 30

Он мечтал о своем, особом порядке во взводе. Мечтал, как превратит его в маленький отдел по разоблачению предательств, где имело бы место все, что положено: следствия, очные ставки, дознания, разоблачения и, разумеется, самое острое и возбуждающее, что таит в себе эта по настоящему мужская профессия – разнообразные пытки и казни. Это счастье было почти что не достижимо. Поэтому он не действовал прямо. Он щупал, вернее, прощупывал «мальчиков», ища слабину или ответное чувство, но не тождественное, а обратное, похожее на перевернутый бокал. Воздействуя, он не просто сверлил глазами, он ими давил. Он создавал атмосферу, не выдавая себя словами. Он подчинял себе, вызывая неосознанный ужас. Всем было известно, что когда-то он работал в тюрьме. Он не стеснялся этого. Этот опыт, был как раз его козырем. Но он представлял дело так, как будто не хочет говорить о застенках, при этом, внушая загадочным взглядом, что в действительности зарешеченная жизнь являет собой самую важную и интересную часть жизни вообще, ибо она сохраняет равновесие мира, его «статус-кво». Почему-то ему нравилось это слово и он применял, где только считал возможным. Ему казалось, оно звучало, как заклинание. В нем было скрыто неведомое колдовство. Оно придавало произносившему важность и вес. Ни в чем, собственно, не признаваясь, Курин смог внушить о себе представление, как о тайном гении застенков и каталажек. Если начальников побаивались, но уважали, то Курина сторонились, как будто от него несло выгребной ямой.

Если он слышал, как кто-то говорил недозволенное, Курин восклицал: «Ага!» и бежал к Переверзневу. Майор вызывал провинившегося к себе и тот возвращался с надранными ушами и красными от пощечин щеками. Но это – те мелочишки, о которых не стоило и говорить. Хуже – если майор не вызывал. Курин представлял дело так, будто на провинившегося собирается досье, которое, подобно мине замедленного действия рано или поздно сработает. Во взводе стало тяжело дышать. Курсанты стали бояться сказать лишнее слово. Они уже боялись друг друга. Тягостная атмосфера постепенно сгущалась. Это чувствовали и офицеры: старлей – командир взвода и командир батареи капитан Строев. По правде говоря, они и сами побаивались Курина, и, особенно, – его покровителя. С каждым словом приходилось быть на стороже. Чувствовал это и майор Магнитштейн.

Однажды, за несколько дней до выезда в летний лагерь, он рассказал для разрядки анекдот. Произошло это так: уходя на перерыв, майор предупредил, на последнем занятии расскажу притчу. Она относится к вам.