Жила-была Вера. Истории о силе духа, любящих сердцах и билете на счастье - стр. 9
– Это еще что за разговоры?! – Семен, словно очнувшись от своего морока, глянул как прежде, строго и требовательно. – Чтобы я такого больше не слышал! Поняла?!
– Не сердись! Не буду… – Полина, изменив своей привычке, прямо глянула на мужа. – Спасибо…
– Прекращай! Ты мне жена или кто?!
– Жена… Сёма, а Тонечка…
Полина, боясь реакции мужа, вопрос свой почти прошептала, но он ее удивил.
– Тут твоя Тонечка. В соседнем крыле, где детское отделение.
– Как она?
– Цела. Ты же ее в одеяло замотала. Она только немного дымом надышалась, а так ничего. Я у нее был. Врач говорит, что все хорошо с ней. Не волнуйся!
Полина, с облегчением выдохнув, глянула на мужа.
– Не сердись… Жаль мне ее…
– Понимаю.
Больше они в тот день ни о чем поговорить не успели. Семена выставили из палаты, и Полина уснула, теперь уже спокойно и крепко, точно зная, что все сделала правильно.
Пройдет несколько лет и по дорожке, ведущей к Полининому дому, пронесется кудрявый ураган, размахивающий сумкой с учебниками. Наскоро скинув туфельки, на цыпочках добежит он до коляски, стоявшей на веранде, сунет нос под Полинину фату, наброшенную на козырек, и шепнет:
– Мам, а мам, как он спал сегодня? Я утром ушла и не видела его! У-у-у, красивый мой!
– Тонечка! – Полина дернет девочку за подол. – Не буди! Еле укачала! Это у тебя да у отца он сразу успокаивается, а мне спуску не дает! Иди поешь! Скоро отец приедет, а у меня конь не валялся.
– Я все сделаю! Отдыхай! – Тоня чмокнет Полину в щеку, осторожно коснувшись губами давно зажившего шрама, и унесется к себе в комнату.
Наскоро переодевшись, она поправит алое платьице на кукле, подаренной ей когда-то Семеном, и, что – то напевая себе под нос, ускачет на кухню. Дел невпроворот! Некогда в куклы играть теперь! Она ведь теперь взрослая…
Как же – старшая сестра! Все умеет! И по дому, и вообще. И шьет не хуже Полины! Платье это, например, ее работа. Полина только чуть-чуть с выкройкой помогла. И Тоня рада, что от того, первого, сшитого ей когда-то Полиной платья, остался такой большой лоскут, что хватило на наряд для куклы. Потому, что это память…
Не только о плохом. Об этом Тоня вспоминать себе запретила. Но и о хорошем. Ведь не было бы этих «горошков» и семьи бы, настоящей, такой о которой она так мечтала, тоже не было бы!
И пусть возвращается из колонии та, что пишет письма и требует называть себя матерью.
Пусть! Тоня больше ее не боится и точно знает, кому теперь принадлежит это ласковое слово, которому она уже начинает учить братика. Мамой Антошка зовет теперь вовсе не ту женщину, которая ее родила, а ту, что подарила ей жизнь, ни на мгновение на задумавшись отдать за это свою.