Жил-был Генка - стр. 38
Звёзды также посылали свои искры раздумий, но и их образы потеряли свою мудрую ценность, хотя растворялся плач золотых огней на его душе, да только Генка больше не укреплял себя волею творческих намерений. В нём бурлила безудержная страсть воскресшего греха, утомляющего сознание и влекущая куда-то вперёд. А что там впереди? Свет или тьма?
– Ты скоро? – Отец обернулся напоследок. Удержи в себе это прощание, постой ещё и ещё… Больше не будет такой дорогой минуточки! Она нынче последняя и заветная. Не приостановить её ход… Эй! Никого… Уже никого нет рядом.
– Скоро…
– Не засиживайся, завтра рано вставать…
И мать сказала опять своим зычным голосом:
– Холодно уже… Давай иди в кровать… Завтра новый день…
О! что будет завтра?! Никто не прозревал! И Генка не ведал! И не мог даже предположить себе, чем обернётся утро и для него, и для его родителей. И думать об этом не хотел, но думы калечили и весьма изламывали. Даже показалось…
– Кто тут?
Тихий шорох осыпающейся в огороде листвы сумел-таки поджарить мысль явившуюся вдруг как-то болезненно из ниоткуда. Тень ада приползла страхом возмездия и была отвратительной, чужой, зловещей. И дыхнула страсть в лицо…
– Больше не увижу рассвет…
– Увидишь! – Шепнули в ухо.
– Кто тут?
Никого нет.
Но кто-то всё-таки есть.
Эх! Воля райских сил! Зачем, зачем тревожишь покой человека, человека, стремящегося к любви, а утопающего в гнилостном помрачении бездуховности? Жизнь! жизнь! как горек твой разлив и отвратителен образ немудрого убожества, который надо мерить не единым годом… А сколько, сколько лет понадобится? Увы, нет ответа.
Минута.
Секунда.
В песне поётся: «Ни в Бога, ни в чёрта не верит матрос. А верит в простой талисман… » Генка не верит даже в идею предложенной свободы. А где она вьётся? Куда вливается? И где её раздолье? Ничего нет и не было. И не факт, что будет!
Родился… И мало видел радостей, только озверелые дни обезличенных чувств! Это жизнью не назовёшь! Война измяла остатки светлых восторгов! Да и сами восторги опечатаны болезненными ступенями житейских бурь и невзгод.
Но где родиться и с кем отмерять сутки достойных лет – это зависит не от человеческого желания, а от Того, Кто однажды и развил образы людские. А зачем развил-то?! Угадай… Не угадывается… Разве Его осудишь на резерве человеческом? Разве бросишь Ему вопль угнетённого сердца. – Зачем, зачем Ты дал мне нелюбимое?!
Нет. Ему ни о чём не крикнешь и не потребуешь у Него себе доли всеобщего равенства! А если и крикнешь, то Он не ответит и не потому, что презирает или ненавидит, а потому, что Он вне всего – и любви, и ненависти и прочего.