Жил-был Генка - стр. 14
Но святость всегда неотступно идёт по пятам человека, как и грех. Равновесия между ними нет, смысл есть. Вот отыскать его надо заплутавшему уму, а это не так-то просто. У Генки нет – ни сил, ни желания. Поистратились к 37 годам…
– К чёрту всё!
Ура! вместе!
Чёрт тут, как тут!
Ну, а раз с ним заключён договор, то, естественно, он и будет сонаследником ожидания. И он постоянно станет насиловать свободу, напитывая ум своими ценностями. Смерть зовёт к себе всякий миг, зовёт Генку усиленно и он, обдумывая её мерзкий удел, пытается найти правильное решение. Только сумеет ли? Или не сумеет? Смерть коварна, она и безжалостна. Не позволит человеку себя засвидетельствовать правильно, потому что её жало – грех, а грех всегда обречён на скитание.
– Ген, облобызаемся с тобой… – Шепчет обольстительно она.
И он слушает, слушает злобные призывы, слушает набат, сотрясается под их гнётом, но никак не отклоняет их от себя, напротив, зовёт и ищет, ищет и зовёт… В то утро напился, как всегда. Было противно, и дух изнемогал на смятении, и застыла боль холодцом весьма осторожно. Холодец смерти вычертил сумятицу. Стошнило.
– Чёрт…
Опять соприкоснулся на чертовщину! И вот один появился на отчётливом пылу взбесившейся крови. И как-то туманит преодоление нрава человеческого, словно хочет своим росчерком адовым стереть волю земных часов.
– Тусь-тусь…
Какое-то мерзкое пробуждение обволокло чело, и рассвет погас вдруг так внезапно. Страх прихлынул сразу ниоткуда, прихлынул как-то неясно, но сжал образ чутко. Шипело и сверкало зло. Хотелось испариться и стать невидимкой.
– Тусь-тусь…
– Пошёл вон! – И бросил банку. Трень-нь-нь-нь… И вдребезги. Но чёрт ухмыльнулся и покрутил чёрным костлявым пальцем большой ручищи около своего виска… И не испарился на приступе отравленного отчаяния, напротив, продолжал играться злобно и ужасно.
В утро, когда Светка сказала о происшедшем, Генка не поверил:
– Не может быть!
– Да! Разговаривал с ним реально и перебил все банки. – Светка ему не врала. А зачем? Смысла нет. Разве такое сумеешь вывести на враньё, когда воля неволи тебя сжимает коварными цепями насилия?! Ад выдумать невозможно, сам является и насилует прескверно.
– Всё! Пора завязывать!
– Пора…
Но не завязал, а сгубил себя окончательно. За что? Ни за что! Жизнь безжалостна и очень мстительна, очень коварна! Но спорить с ней – дело пустое! Уже предписан закон, и отменить его – нельзя! Живи и мучайся, человек плоти! И живёт, и мучается… И мучает других… И таким усилием черпает и черпает ад, глотает его основу, задыхается, но блевотина не стирается, изнуряет и жжёт душу, сердце и тело…