Размер шрифта
-
+

Жгугр. Будем жить! - стр. 41

Наутро, протерев глаза, Саша обнаружил себя в одиночестве. Голова раскалывалась. Саша полез в шкаф за лекарствами. На айфоне он нашел смску: «Доброго утра! Спасибо за встречу. Не ищи меня – это бесполезно»

О Пушкине, Александре Сергеевиче

На улице стояли первые по-настоящему весенние погоды. Рискуя прилипнуть к полузасохшей краске, Саша вольготно расположился на ядовито-зеленой лавочке на площади Искусств, неторопливо наблюдая за безрассудно взбалмошным, перманентно романтичным Александром Сергеевичем в развевающемся плаще. Александр Сергеевич замахнулся рукой. Щас ка-а-ак выдаст по щщщам! Этой занесенной конечностью Александр Сергеевич до крайности напоминал Владимира Ильича: вероятно, скульптор увлекся, работая по шаблону. Из колодца памяти всплыло:

Цыпленок пареный
Пошел по улицам гулять.
Его поймали,
Арестовали,
Велели паспорт показать.
– Я не кадетский,
Я не советский,
Я не народный комиссар.
Не агитировал,
Не саботировал, —
Я только зернышки клевал!
А на бульваре
Гуляют баре,
Глядят на Пушкина в очки:
– Скажи нам, Саша,
Ты – гордость наша,
Когда ж уйдут большевики?
– А вы не мекайте,
Не кукарекайте, —
Пропел им Пушкин тут стишки, —
Когда верблюд и рак
Станцуют краковяк,
Тогда уйдут большевики!

Стишок этот древний Саша помнил сызмальства от деда Никодима, потомка древнего боярского рода Литвиновых, давно обосновавшегося в Москве. В свою очередь деду этот стишок рассказывал его отец, Сашин прадед, сидючи на сосновом крыльце собственноручно построенного сруба в Усть-Илимске. В 28-м году семью деда сослали на Ангару, откуда через семь лет им удалось перебраться в Новосибирск, называемый тогда сибирским Чикаго, с легкой руки наркома Луначарского. Антибольшевистские настроения и угрюмые причитания о национализированных доходных домах в столице не пошли прадеду впрок и в 37-м он ушел по этапу, с которого так и не вернулся. К тому времени как Сашин отец, Сергей, появился на свет в родильном отделении центральной клинической больницы СО РАН, семья уже жила в Академгородке в «трешке», полученной дедом за верную службу в ракетном конструкторском бюро. Бабка – еврейка, хоть и не признавалась, тоже из ссыльных, всю жизнь перебирала бумажки в каком-то ведомстве, как позже выяснилось – НКВД. Дед Никодим рассказывал, что стишок про цыпленка был популярен в предреволюционной Москве и относился к скульптуре, украшавшей Тверской бульвар, а с тех пор много воды утекло, скульптура переехала на Страстной, но какая разница? Большевики ушли, баре гуляют а Пушкин остался. Еще двадцать раз поменяется власть в России, а Пушкин так и останется стоять, размышляя над судьбами земли русской – «Кто устоит в неравном споре: кичливый лях иль верный росс?»

Страница 41