Жезл Эхнатона - стр. 20
Так я появилась на свет. В роддоме мать познакомилась с какой-то бабой из благотворительной организации, которая принесла одежду для новорожденного и все, что нужно. Потом она еще приходила несколько раз, а потом мать с ней разругалась из-за того, что та баба пыталась якобы заграбастать квартиру.
Вряд ли это было так на самом деле, скорей всего, матери надоели бесконечные поучения, что нужно заниматься ребенком и убирать в квартире хотя бы раз в неделю.
Ни в ясли, ни в садик я не ходила – матери лень было бегать по бесчисленным инстанциям, подавать заявления и заполнять документы. Одежду для меня отдавали соседи, причем никогда не заходили в квартиру, а оставляли пакеты под дверью. Общаться с матерью никто не хотел, она могла вдруг без всякой причины обругать человека, бросить в лицо пакет, плюнуть вслед.
Вот такое вот было у меня раннее детство, которое я помню только урывками и фрагментами. Да там и вспоминать-то особо нечего… то еще удовольствие!
Я очнулась от не слишком веселых мыслей и сама на себя рассердилась. Нашла, на что тратить время! Никому не интересны эти воспоминания, прежде всего, мне самой. Наверно, так на меня повлияла смерть Михаила Филаретовича.
Да вот, кстати, еще вопрос – отчего же он умер. Если от сердечного приступа, то его вполне мог спровоцировать тот странный бесполый голос в телефонной трубке. Точнее, заунывные гипнотические заклинания на непонятном языке.
Я вспомнила валявшуюся на полу Алису с закатившимися глазами и как сама едва удержалась, чтобы не потерять сознание, а пожилому человеку много ли надо?..
Никто, разумеется, мне не поверит, да и кому я могу рассказать? Человека уже похоронили, никто не станет разбираться.
Но я не могу это так оставить. Филаретыч – один из немногих людей, который сделал для меня что-то хорошее, так что…
Я выписала зловещий номер на листочек, а карту памяти спрятала подальше. Обязательно выясню, кому принадлежит этот номер. Телефон стационарный, я выясню, где он находится, а там еще посмотрим, кто кого. Жалко как Филаретыча…
Внезапно я почувствовала, что на глазах показались слезы. Вот уж странно, сколько себя помню – никогда не плакала. И на похоронах тоже, хотя наши музейные дамы все как одна ревели белугами. Один Азадовский был преувеличенно бодр и энергичен, даже и не пытался печальный вид сделать.
Вот помяни черта – а он уж тут как тут, как говорил все тот же Филаретыч.
В моем закутке появился Азадовский собственной персоной, за ним маячила Алиса. Она подправила косметику, причесалась и выглядела вполне очухавшейся. Еще бы, Азадовский ее в кабине утешал, подбадривал и поил настоящим кофе из собственной кофеварки, которую первым делом перетащил в кабинет Филаретыча.