Жестокий век - стр. 107
– Хан-отец, я благодарен тебе, что ты не задерживаешь меня здесь. В родном курене меня ждет молодая жена и забота о благополучии моего племени. – Джамуха изо всех сил старался быть любезным, но сердце болело от обиды и тревоги.
Длинный путь по бескрайней степи, удалые песни воинов, прихвативших в дорогу вина, не успокоили его. До сих пор Тогорил был милостив к нему, по-отечески ласков и заботлив. Не будь хана, его ждала бы участь анды Тэмуджина. Где он сейчас, его брат и друг, что с ним? Слух был, что он ушел от Таргутай-Кирилтуха. С тех пор его никто не видел. Может быть, даже в живых нет. Сколько раз хотел он отбить Тэмуджина, но Тогорил не велел даже думать об этом: война с тайчиутами сейчас была бы гибельной. И он не думал о спасении анды. Все делал по велению Тогорила. И седлал, и расседлывал коней по его слову – он, нойон вольного племени. Нужен – будь под рукой без опоздания, не нужен – отправляйся домой без промедления.
По сравнению с огромным шатром хана собственная юрта показалась Джамухе бедной и тесной. Жена сама, без помощи слуг, приготовила ужин. После ужина она взяла хур>26 и стала петь лукавые, веселые песни. Он покрутил головой:
– Не надо, Уржэнэ.
Она удивленно замолчала. Его жена не отличалась особой привлекательностью, но у нее был редкостный голос. Чистый, сильный, он мог тронуть и самое черствое сердце. Для Джамухи не было ничего дороже, чем песни жены, он мог ее слушать бесконечно. И Уржэнэ знала это. Вот почему она так удивилась. Но посмотрела на него, и удивление на ее лице сменилось сочувствием, словно она разом поняла его душевную сумятицу.
– Хочешь послушать улигер? – спросила она.
Джамуха кивнул головой.
Старинных сказаний она знала великое множество. В них говорилось о храбрых багатурах, которые умели отражать врагов, хранить дружбу, устраивать веселые игры и забавы.
– «Могуч был Хутула-хан, – начала Уржэнэ. – Голос его можно было услышать через семь холмов; кисти его рук как лапы медведя; самого сильного человека он сгибал пополам и переламывал, словно деревянную стрелу…»
А Джамуха с грустью думал, что древним багатурам было проще жить и легче биться. Тогда племена не истребляли друг друга. Если угрожал враг, все они объединялись и шли сражаться, а в мирное время жили всяк по-своему, и не нужно было угождать какому-нибудь Таргутай-Кирилтуху, бояться Тохто-беки или жеребенком бежать возле повозки хана Тогорила.
Тихо звенели струны хура. Уржэнэ вполголоса не то пела, не то рассказывала нараспев о старинных обычаях, о сражениях и дружеских состязаниях. И Джамуха все острее понимал, что наступают иные времена. Скоро совсем не будет вольных племен. Что будет, если Тогорил сговорится с Инанча-ханом? Они, по всей видимости, сговорятся. Недаром же хан выставил его из своего куреня. Значит, замыслил что-то такое, что может быть не по нраву ему, Джамухе, нойону свободного племени джаджират. Что бы ни замыслил хан, ему трудно помешать. Эх, если бы во главе тайчиутов стоял Тэмуджин! Уж вдвоем бы они никому не позволили посягать на обычаи, по которым живут племена с незапамятных времен. Но Тэмуджин неизвестно где, если он и жив, вряд ли у него есть даже лошадь с седлом… Так что нужно полагаться только на самого себя. А что он может сделать?