Жестокие принципы - стр. 68
В глазах щиплет от эмоций после рассказа Петровны, подхожу к ней и молча обнимаю, поддерживая эту замечательную женщину. Стоим так несколько минут, пока каждая думает о своём, не желая повторения худших жизненных моментов.
– Хорошая ты, Лена, отзывчивая, открытая, добрая, – заботливо гладит меня по спине, как, возможно, сделала бы мама. – Никому не позволяй выжечь то светлое, что живёт внутри. Не подпускай близко людей, которые могут искалечить твою жизнь. Особенно таких, как Парето.
Освобождаюсь из объятий, недоумённо уставившись на Петровну. Желаю скрыть то, что случилось вчера, вернувшись в прежнее состояние страха перед Константином Сергеевичем, но, вероятно, он был прав – я не умею врать.
– Он не плохой, – оправдываю Островского скорее в первую очередь перед самой собой.
– Он потерянный. Мечется из угла в угол в закрытой комнате, и нет покоя его уставшей душе. Взгляд пустой, безжизненный, остекленевший, не живой вовсе. Но вчера впервые за долгое время он был другим – заинтересованным, и этот самый интерес вызвала ты. Знаешь, всё, к чему прикладывает руку Парето, в итоге погибает. Это неизбежно. Просто помни об этом.
Петровна встаёт и уходит, оставляя меня наедине с душевными терзаниями и неверием в слова. Невозможно, чтобы человек прогнил до предела, до самого дна, откуда уже не вернуться. Циничность Островского – лишь показная ширма, за которой скрывается человек, спрятанный ото всех. Погрузившись в собственные размышления, не слышу шагов и резко дёргаюсь от произнесённого знакомым голосом:
– Сделай кофе.
Не оборачиваясь, выполняю приказ дрожащими пальцами, чувствуя, что Парето следит за каждым моим движением. Я словно рыбка в аквариуме, которой некуда спрятаться, а пространство просматривается насквозь, не позволяя скрыться от любопытных глаз. Наливаю напиток в кружку, а когда поднимаю вместе с блюдцем, по кухне разносится глухое дребезжание, выдавая мою нервозность. Не поднимая головы, выставляю перед ним кофе, тут же направляясь на выход, но дорогу мне преграждает Петровна.
– Надо приготовить Альберту Витальевичу завтрак по-английски. Без фасоли, он её терпеть не может.
И мне приходится остаться наедине с Парето, неспешно попивающим кофе и облизывающим меня взглядом. Чувствую его каждой клеточкой, которая вопит об опасности и критической близости мужчины. На автомате совершаю положенные по правилам движения, выкладывая на тарелку бекон, яйца, грибы, тосты, колбаски, масло, джем и помидоры. В дополнение чай с молоком, который так нравится Аронову. Петровна входит в тот самый момент, когда я нахожусь в шаге от желаемой свободы, собираясь покинуть кухню, и перехватывает поднос, исчезая в дверях. Мне лишь остаётся ускользнуть в противоположном направлении, избавившись, наконец, от компании Островского, но он вырастает на моём пути непроходимой преградой.