Женюсь на дочери магната - стр. 32
— Соня дома? — крикнул я, навалившись грудью на забор.
— Кто тебе эта Соня, чтобы я отвечала? — огрызнулась Роза Сергеевна не оборачиваясь. Её пышный зад, обтянутый леопардовыми лосинами, колыхался среди листвы и розовых бутонов.
— Невеста моя.
Щёлканье ножниц прекратилось, и «избушка» наконец повернулась ко мне передом, к морю задом.
— Не смеши мои шлёпанцы, — на ярко-красных губах Розы Сергеевны играла надменная улыбка. — Соня уже и думать забыла о тебе.
— Хочу услышать это от неё.
— А ещё чего?
— Для начала этого достаточно.
— Нет Сони дома. Она с будущим мужем на званном ужине у мэра города. А ты гуляй отсюда! Такой шлимазл[1], Соне нужен, как зайцу триппер.
Наверное, в мире есть хорошие тёщи, и их много. Мне же, думал я уготована судьба зятя, не потешающегося над анекдотами про мать жены. Я попробовал призвать на помощь чувство юмора.
— Напротив, Роза Сергеевна! Один одесский анекдот как раз повествует таки о приличной еврейской женщине. У неё три отличительных признака: гениальные дети, лишний вес и муж, который всё это терпит.
— Егор, если не ошибаюсь? — Роза Сергеевна, переваливаясь как утка, подошла к забору.
Я кивнул. Такого отборного, художественно слепленного, мата я в жизни не слышал. Выдав тираду, Роза Сергеевна поправила леопардовый обруч на голове и вернулась в кусты. У меня было ощущение, что на меня вылили ведро дерьма с цементом. На негнущихся ногах я пошёл вдоль забора. Так меня ещё никто не оскорблял. Я вернулся в лагерь. Наведался в лазарет и договорился с врачом про больничный лист. Разузнал в стане пловчих, что молоденькую практикантку не видели уже неделю, и устроил засаду в кустах акации возле Сониного дома. Когда стемнело, я перемахнул через забор и обошёл дом. На одном из окон заметил решётку. Свежая краска и остатки осыпавшейся штукатурки нашептали мне, что комната превратилась в тюрьму совсем недавно. Я неслышно проник на веранду в торце дома. Выглянул в коридор и пошёл на голос. Роза Сергеевна, напевая старый шлягер про паромщика[2], намывала на кухне в большом тазу хрустальные подвески от люстры. Я поборол искушение вырубить поганую бабу и проник в Сонину комнату. При виде голубого пледа и плюшевого медвежонка на глаза навернулись слёзы. Последний раз я плакал в десять лет на похоронах отца. Но слезами горю не помочь. Надо придумать, где спрятать Соню от алчной мамаши и перезрелого жениха, пока не кончатся мои сборы? Деньги на билеты до Питера я найду. А там отправлю Соню к своей маме. Годик как-нибудь перебьёмся.
Я подошёл к старинному трюмо и взял флакон духов. Вдохнул аромат и зажмурился от удовольствия. Те самые. Карамельные. Поцеловал Сонину фотографию в гипсовой рамке с ангелочками. Погладил её стройную фигурку в купальнике. Умилился обезьянке в Сониных руках. На книжной полке замерли стопками сборники стихов поэтов Серебряного века, Булгаков, Достоевский и Толстой. Я тихонько открыл окно и подёргал решётку — сделано на совесть. Нужно искать ключи.