Женский приговор - стр. 56
«Господи, шесть лет человеку!» Надежда Георгиевна и сама не знала, радоваться ли, что у нее такая умненькая дочь с критическим складом мышления. Присев перед Аней на корточки и поправив ей бантик, мать сказала, что партия – это лучшая часть народа, самые умные и хорошие люди, поэтому партия является руководящей и направляющей силой советского общества. «Значит, если я не самая умная и не самая хорошая, то я уже не могу сама ничего решать? – спросила Аня грустно. – Вот ты говоришь, что Анжелка лучше меня, так она будет мне указывать, что делать?» Надежда Георгиевна посоветовала дочери работать над собой, становиться лучше, и тогда она окажется в числе тех, кто руководит, но Аню это не вдохновило. «Ну я такая, Анжелка другая. Она послушная, а я зато умею читать, а Витька бегает быстрее всех и делает «солнышко» на турнике. Как понять, кто из нас лучше?» – спросила она. «Ну смотри, – мягко сказала Надежда Георгиевна, чувствуя, что обязана объяснить дочери этот момент, – ты же любишь свою маму и считаешь ее самой лучшей, я надеюсь? И ты понимаешь, что ее надо слушаться, даже если иногда и не хочется, потому что мама заботится о тебе и всей душой желает себе счастья. Так и партия, это все равно что мама». Дочь насупилась, сдвинула бровки, как всегда делала, решая какую-то сложную задачу, и сказала: «Но у меня есть мама, зачем мне еще одна? И потом, я маленькая, а народ-то все взрослые, а ты говоришь, что взрослые сами лучше знают». На этом аргументе мать сдалась. Она расцеловала свою не по годам развитую дочку и сказала, что это действительно сложно понять в шесть лет, но скоро Аня пойдет в школу, ее примут сначала в октябрята, потом в пионеры, потом в комсомол, она окажется в коллективе, и все это станет для нее очевидным и родным.
Только вот похоже, что не стало…
Надежда Георгиевна вздохнула. Вдруг так ясно вспомнилось чувство счастья от маленькой детской ладошки в своей руке, почти как реальный увиделся кот в сапогах, жуткое существо из оранжевой пластмассы в пупырышек, голубое небо, солнце, брызжущее во все стороны сильными майскими лучами и бликующее золотом в вымытых окнах. Как она тогда была полна спокойной молодой радостью, и куда все делось теперь…
Она остановилась под дверью. «Выключи свою музыку и приди ко мне, – прошептала Надежда Георгиевна, – приди, попроси прощения, и обнимемся, поплачем вместе. Попьем чаю вдвоем, пока никого нет. Ты только приди с повинной, потому что я же мать и не могу сделать первый шаг».
Но музыка стала только громче.
…Надежда Георгиевна посмотрела на свои руки. Все обрезать или оставить так? Самое обидное, что лак нигде не облупился, держится, будто она его только нанесла. Господи, а Анька-то права! Десять копеек картошка, пятнадцать – морковка. Ну не дотерла бы она этот несчастный корнеплод на десять процентов, полторы копейки выкинула в мусор! Это с килограмма, а с порции жареного мяса, наверное, одна десятая копейки. Стоило мучиться, ей-богу! Это хорошо еще, что ноготь, а можно было и кусок пальца срезать, терка острая.