Женская месть - стр. 9
– Я вас слушаю, – тихо сказала.
Воротов впал в недоумение. Припоминал: “Может, я ее чем обидел?”
Но раздумывать было некогда – пауза зависла в воздухе, как мерзко жужжащий комар, изготовившийся для укуса.
– Я к вам, Лариса Павловна, по поводу Коляды Алевтины Григорьевны. Вы с ней знакомы?
– Знакома, – осторожно сказала Верещагина. И Воротов вдруг почувствовал опасность, исходящую от этой милой, чуть, может быть, легкомысленно играющей женщины.
– Расскажите мне, пожалуйста, о ней. Как можно подробнее.
Удивительно, как менялось лицо этой женщины. Вернее, как отражались на ее лице все переживаемые ею эмоции. Вот она почувствовала себя обиженным, слабым ребенком, которому предлагают при игре в казаки-разбойники выдать местонахождение секретного штаба. Потом собралась. Схватилась за сигарету, как за гарантию независимости и взрослости.
– Подробно об Алевтине? То, что знаю? Знаю ее лет пять. Мы с ней дружили. Ну, насколько это вообще возможно. Наши отношения были даже скорее деловыми. Она учила меня старым способам гадания, я ее – астрологии немножко. Но она была абсолютно неспособной. Даже удивительно. Ведь гадала-то она прекрасно. Впрочем, экстрасенсорике она меня учила – к этому уже я оказалась абсолютно не способна. Да. Это все же особый талант. Я ее любила, в общем. У нее был сложный характер, никто не назвал бы ее доброй. Но все-таки…
– Лариса Павловна?
– А?
– Почему вы говорите об Алевтине Григорьевне в прошедшем времени?
Верещагина не испугалась. Она только удивленно посмотрела на Воротова. Так, как если бы он ее спросил, какое время года на дворе. Отвечать на этот вопрос Лариса явно не собиралась. И Воротов повторил:
– Почему вы говорите об Алевтине Григорьевне в прошедшем времени?
– Да потому что ее убили, Игорь Владимирович, не надо комедию тут играть – не ко времени.
– Кто? – резко и настороженно спросили из-за болотного дерматина, пробитого золотистыми гвоздиками.
Померанцева подала голос, тут же дверь распахнулась и Нина повисла на знаменитой артистке, заливаясь слезами.
– Ой, – причитала, – Катя, горе-то, горе-то какое…
Померанцева нервно прошла на кухню. Встала у окна.
– На эту сторону сиганула – на ту?
– На эту, на эту…
– Да успокойся ты, наконец, – зло выдавила из себя Катерина, но, обернувшись на трясущуюся Нинку, все же порылась в сумочке, протянула серебристую облатку: Съешь, полегчает.
Нина доверчиво отколупнула таблетку, запила водой.
– Поставь-ка кофе, а? – раздраженно сказала Катерина.
Нинка послушно повернула ручку плиты.
Хозяйка уже и чашки поставила на полустертый узор клеенки, уже и кофе налила – Померанцева все стояла у окна, молча смотрела вниз. Наконец, села, резким движением придвинула к себе чашку и долго анализировала ее неглубокое нутро.