Женщина зэка. Рассказы - стр. 29
…Прошло несколько месяцев. Александр привыкал к жизни в зоне, обживался, обустраивался. Однажды он взял в тюремной библиотеке Библию и всё чаще заглядывал в неё, читая небольшими отрывками. Это чтение помогало ему не свихнуться, в какой-то степени примиряло со страшной правдой, с жизнью без будущего. Ему никто не писал, никто не присылал посылки. Родители давно умерли, жена сбежала ещё после первого суда, друзей никогда и не было настоящих… Ждать весточки было неоткуда.
Но однажды ему принесли письмо.
В письме лежал сложенный пополам листок в клеточку, как будто вырванный из школьной тетрадки. А на нём мелким бисерным почерком было написано стихотворение.
…Я грешная сегодня, я шальная,
Забывшая про стыд и предрассудки,
И жаждущая страстно той минутки,
Когда забудусь, твоё тело обнимая.
Не те себя навязывали мне,
Я не хочу их, мне чужих не надо!
Глаза закрою и тебя представлю рядом…
Любимый, мне плевать, что ты в тюрьме!
Не только с телом – я с душой твоей сольюсь!
От этого совсем срывает крышу…
Не говори мне «тише» – пусть услышат!
Как я люблю тебя! Как жарко отдаюсь!
Решеткам и ментам не запретить
Тебя хотеть, тебя желать, тебя любить…
Александр посмотрел на конверт, в котором пришло письмо. Конверт был с обратным адресом. Но это уже совсем другая история…
Вероника
Меня посадили, когда я был уже вполне взрослым, состоявшимся мужчиной. С целью в жизни, с очередной красавицей-женой, с вызывающей зависть коллег недвижимостью, с большими планами.
Всё рухнуло в один миг. И не то, чтобы меня «невиновным» упекли, нет, было конечно за что. Но вот только срок дали – мама не горюй! – настолько несоразмерный моим незаконным выкрутасам, что я почти два года после суда не мог прийти в себя. За это время случилось многое: и недвижимость уплыла неведомо куда, и красавица-жена сбежала, и друзья молча исчезли один за другим…
Но всё это вызывало в душе лишь лёгкую досаду, потому что в ней полыхал совсем другой огонь – ненависть и жажда мести. Все эти огненные порывы были направлены в сторону лишь одного человека – следователя, который вёл моё дело. Имя «Илья Зиновьевич» было выжжено на душе кровавым тавром и вызывало приступы жгучей лихорадки.
Именно ему я ставил в вину, что вместо одной статьи, по которой я мог получить максимум 7 лет, в моём деле «выросли» целых пять, включая особо тяжкие. Суд оценил мастерски составленный следователем «букет» на двадцать лет…
Двадцать лет!!!