Женщина в гриме - стр. 46

Дориаччи больше так и не вышла, несмотря на овации обезумевшей от восторга толпы. По-настоящему обезумевшей, даже если допустить, что для каждого пассажира не сходить с ума от восторга каждый вечер означало бы признать себя обманувшимся и обманутым компанией «Братья Поттэн». Кричали даже: «Бис! Бис!», но Дива в ответ только улыбалась и отрицательно качала головой, спускаясь с пьедестала к ним, простым смертным. Это был один из ее обычных приемов, обладавший тем достоинством, что напрочь пресекал дальнейшие вызовы. Дориа знала из опыта, что никому из этой элегантной и благосклонной публики не хватит мужества и лихости кричать ей «Бис!» прямо в лицо с расстояния менее одного метра. Часто она сожалела, что не имеет возможности подобным же образом сходить со сцены в миланском «Ла Скала» и прогуливаться среди публики наподобие Марлен Дитрих в окружении охранников Гэри Купера, но делать было нечего. В облике Дивы была некая неистребимая торжественность, и если она не придавала этому значения в возрасте двадцати пяти лет, то в пятьдесят с хвостиком сделала это своим козырем. Видит бог, она не была лицемеркой, однако ее тривиальные ночные эсканазы не имели бы никакой остроты, если бы шлейф ее известности не тащился потом за ее очередным любовником, в конце концов обращая его в ничтожество в то время, как она следовала к новому блеску и новым любовникам.

На самом деле она проголодалась, ей захотелось съесть утку с апельсинами и засахаренного пирога под красное фруктовое «Бузи». Ей также захотелось этого красивого светловолосого молодого человека, который глядел на нее издалека, переминаясь с ноги на ногу, но так и не решаясь перейти к активным действиям. Дориаччи решила привлечь себе в помощь сидевшую рядом «клоунессу». Но не успела она открыть рот, как Кларисса, сделав над собой величайшее усилие, заговорила сама. У нее оказался приятный голос, и без густого слоя грима, нанесенного на лицо, она была бы очень недурна. И по мере того, как она говорила о музыке – этой темы Дориа Дориаччи обычно опасалась, – как она рассказывала, какое счастье испытала, слушая ее, и до какой степени она ей благодарна, причем голос ее срывался, а глаза блестели при мысли о пережитом счастье, – по мере всего этого Дива поняла, что она на судне больше не одинока, что нашелся еще один человек – эта смешная женщина, – тоже испытавший Великое Счастье, то самое, что Дориа Дориаччи именовала Великим Счастьем. То самое, что испытывала она, и то, что испытывали немногие избранные, причем эта избранность зависела не от сословной принадлежности и не от образования, это была избранность почти что генетическая, и именно от нее зависело, испытывает ли человек Великое Счастье от музыки, где бы он с нею ни встретился. И эта случайная встреча врезалась человеку в память, укладывалась в сокровищницу Великих Счастий или идеальных Счастий, и эти воспоминания становились все более и более зыбкими по мере удаления от источника этого Счастья, но вместе с тем все более и более отчетливыми в своей реальности!