Женщина со шрамом - стр. 35
– Мисс Крессет и миссис Френшам обедают не дома, сэр. Они просили передать вам, что поехали в Веймут, навестить друзей. Ваша комната готова, сэр. Могуорти растопил камины в библиотеке и в Большом зале. Мы подумали, что, раз вы в одиночестве, вы, может быть, предпочтете, чтобы обед подали там, а не в столовой. Принести напитки, сэр?
Они прошли через Большой зал. Чандлер-Пауэлл сорвал с себя куртку и, открыв дверь библиотеки, швырнул ее вместе с вечерней газетой на стул.
– Да. Виски, Дин, будьте добры. Я выпью прямо сейчас.
– А обед – через полчаса?
– Да, очень хорошо.
– Вы не выйдете на воздух перед обедом, сэр?
В голосе Дина слышались обеспокоенные нотки. Поняв причину, Чандлер-Пауэлл спросил:
– Так что же такое вы там вдвоем с Кимберли натворили?
– Мы подумали про суфле из сыра и про бефстроганов, сэр.
– Все ясно. Первое требует, чтобы я сидел и ждал его, а второе готовится быстро. Нет, Дин, я не собираюсь выходить на воздух.
Обед, как всегда, был превосходен. А он зачем-то задавал себе вопрос, почему с таким нетерпением ждет еды в те дни, когда в Маноре тихо и пусто. В операционные дни Джордж ел вместе с врачами и медсестрами и едва замечал, что у него на тарелке. Покончив с обедом, он уселся у камина в библиотеке и полчаса читал, потом взял куртку, электрический фонарик, отпер замок, отодвинул засовы и, выйдя через боковую дверь западного крыла в исколотую звездами тьму, зашагал по липовой аллее к белеющему кругу Камней Шеверелла.
Низкая стена, скорее межевой знак, чем ограда, отделяла сад Манора от каменного круга, и Джордж без труда через нее перелез. Как всегда с наступлением темноты, двенадцать камней круга казались светлее и загадочнее, создавая более сильное впечатление, и словно заимствовали бледное сияние у луны и звезд. При свете дня они выглядели всего-навсего вполне ординарными глыбами камня, столь же банальными, как любой валун на склоне холма, неодинаковыми по размеру и имеющими странную форму; их единственным отличием были ярко окрашенные лишайники, выстилавшие углубления и трещины. Объявление на домишке рядом с местом парковки предупреждало посетителей, что нельзя вставать на камни, нельзя повреждать их, и объясняло, что лишайники не только очень древние, но и весьма интересные, и трогать их запрещается. Однако даже самый высокий из камней, дурным предзнаменованием торчавший посреди кольца высохшей травы, не вызвал у подходившего к нему Чандлера-Пауэлла особых эмоций. Джордж лишь мельком подумал о давно умершей женщине, которую в 1654 году привязали к этому камню и сожгли как колдунью. Но за что? За слишком острый язык, за заблуждения, за оригинальность мышления? Для того чтобы удовлетворить чью-то личную мстительность, найти козла отпущения во времена эпидемии или плохого урожая, или – возможно – чтобы принесением жертвы ублаготворить какого-то особенно зловредного безымянного бога? Джордж ощущал лишь смутную, беспредметную жалость, недостаточно сильную, чтобы вызвать душевное беспокойство. Эта женщина была всего-навсего одной из миллионов тех, кто в течение веков становились невинными жертвами невежества и жестокости человеческого рода. Он видел предостаточно боли в том мире, где жил. Стимулировать чувство сострадания ему нужды не было.