Женщина-птица - стр. 5
– Дай, я попробую сам!
Птица проследила, как Олег, ковыляя, бредёт к выходу, затем он скрылся за дверью.
К обеду он умерил свою гордыню и согласился на орехи. Вдобавок женщина отварила какие-то крупные коренья. Он их попробовал, сморщился, затем присыпал солью, и только тогда ему удалось их как-то в себя протолкнуть. Помимо этого, в течении всего дня она заставляла его пить отвар. Целебный напиток был приторно горьким, но подсластить было нечем. Олег чувствовал облегчение от её врачевания, и на всё уже соглашался, лишь бы побыстрей встать на ноги; жар постепенно отступал, к нему возвращались силы.
Стемнело. Птица улетела по своим делам. Керосиновая лампа горела тускло. Оставшись в одиночестве, мужчина долго размышлял, ему было о чём подумать. Керосин в лампе закончился, и Олег оказался в кромешной тьме. Он лежал и прислушиваться к звукам, доносящимся из леса. Стонущие крики ночных птиц щекотали нервы, какой-то неторопливый зверь прокрался под окном, вороша сухие заросли. Этот мир дикой природы был совершенно чуждым для Олега. Даже имей он крылья, не согласился бы здесь жить.
Нужно мотать отсюда, но для этого он слишком слаб. Олег стал строить планы своего скорейшего восстановления. Птица сказала, что сюда не пробраться, а значит и отсюда не выбраться. Придётся снова перелетать через лес с её участием. Ему приходилось наблюдать, как люди летают с парашютом или на воздушном шаре, он всегда считал их безбашенными и знал, что сам никогда такого не сделает. Надо будет собраться с духом, чтобы проделать это заново.
За дверью послышалась возня, а следом за ней отчётливые шаги по деревянным ступеням. Птица вошла в кромешную тьму и закрыла за собой дверь. Она замерла в тёмном углу, лишь было слышно её учащённое дыхание.
– Где ты была? – не выдержал мужчина.
– На охоте.
Птица завалилась на лежанку.
– Хм. Думал, ты травоядная, орехами питаешься… А ты, оказывается, хищница?
– Я для тебя старалась.
Диалог в темноте продолжал развиваться:
– Ну и как успехи?
– Завтра сварю тебе суп из чирка.
Олег, постанывая, перевернулся на другой бок, одновременно поддерживая беседу:
– Я понимаю, в моей ситуации выбирать не приходится… Никогда не ел эту дичь. Никакие внутренности с детства не ел. Один раз увидел в деревне, пацаном ещё был, как петуха разделывают и больше ничего такого в рот не брал. Другое дело – филе, и чтоб безо всяких жирков, без сухожилий, никаких шкурочек…
Он растянуто зевнул, продолжая бухтеть:
– А вообще я любитель рыбы. Самое любимое блюдо у меня – это уха! Особенно настоящая речная, и чтоб с лучком, с морковкой… пшено обязательно… А если ещё к ней стопку хорошей водочки… – Его слова становились бессвязными и неразборчивыми.