Женщина-левша. Нет желаний – нет счастья. Дон Жуан - стр. 1
Peter Handke
DIE LINKSHANDIGE FRAU
WUNSCHLOSES UNGLUCK
DON JUAN
(erzählt von ihm selbst)
© Suhrkamp Verlag Frankfurt am Main, 1974, 1976, 2004
© Перевод. И. Каринцева, наследники, 2019
© Перевод. Г. Косарик, наследники, 2019
© Издание на русском языке AST Publishers, 2020
Женщина-левша
Ей было тридцать лет, жила она в поселке дачного типа, расположенном террасами на южном склоне невысокого горного кряжа, как раз над большим городом и его испарениями. Глаза ее, даже когда она ни на кого не смотрела, иной раз вспыхивали, но выражение лица при этом не менялось. Однажды зимой в конце дня она сидела за электрической швейной машинкой у окна большой продолговатой комнаты в желтоватом свете, падавшем с улицы, а рядом примостился ее восьмилетний сын, писавший домашнее сочинение. Одна боковая стена комнаты была стеклянная; это огромное окно выходило на площадку, поросшую травой, где валялась выброшенная рождественская елка, и на глухую стену соседнего дома. Мальчуган сидел за темным некрашеным столом, склонившись над тетрадкой, и писал авторучкой, при этом он то и дело высовывал кончик языка и облизывался. Время от времени он останавливался, глядел в огромное окно и принимался писать еще усерднее; а то поднимал глаза на мать, и она, хоть и сидела к нему спиной, чувствовала это и оглядывалась. Молодая женщина была замужем, муж ее заведовал отделом сбыта местного филиала фирмы по производству фарфора, пользующейся европейской известностью, этим вечером он возвращался из длительной деловой поездки в Скандинавию. Семья их не была состоятельной, но жили они вполне обеспеченно, а бунгало снимали: мужа ведь в любую минуту могли перевести в другое место.
Мальчуган кончил сочинение и стал читать вслух:
– «Как представляю я себе прекрасную жизнь: я хотел бы, чтобы не было ни холода, ни жары. Пусть всегда дует теплый ветер, а иногда пусть поднимается такой вихрь, чтобы пришлось присесть на корточки. Пусть все машины исчезнут. Дома пусть будут красными. А кустарник пусть будет золотой. И пусть все всё знают. И нечему будет учиться. А еще пусть все живут на островах. На улицах там пусть стоят машины, открытые – садись, как устанешь. Но никто вообще больше не устает. Машины эти ничейные. Вечером не нужно ложиться спать. Заснуть можно там, где стоишь. Дождей никогда не бывает. Друзей всегда четверо, а все люди, которых не знаешь, пусть куда-то исчезнут. Все, чего ты не знаешь, пусть исчезнет».
Молодая женщина встала и выглянула в другое окно, поперечное, узкое, перед которым вдалеке стояли ели, сейчас недвижные. У их подножия выстроился ряд индивидуальных гаражей, одинаково прямоугольных, с такими же плоскими крышами, как у коттеджей, перед гаражами проходила подъездная дорога, сейчас там по бесснежному тротуару какой-то мальчишка волочил санки. Еще дальше за деревьями, внизу на равнине, виднелись окраинные кварталы большого города; из долины как раз поднимался самолет. Мальчуган подошел к матери, погруженной в себя, но не оцепенелой, а скорее податливой, и спросил, куда она смотрит. Молодая женщина ничего не слышала, даже не мигала. Мальчик тряхнул ее, крикнул:
– Да очнись же!
Она пришла в себя, положила руку на плечо мальчика. Он тоже глянул в окно и, засмотревшись, невольно открыл рот. Немного погодя он встряхнулся и сказал:
– Ну вот, я тоже загляделся, как и ты!
Оба рассмеялись и долго не могли остановиться – стоило им утихнуть, как тут же один из них снова заливался смехом и ему вторил другой. В конце концов они, хохоча, обнялись и вместе повалились на пол.
Мальчуган спросил, можно ли ему теперь включить телевизор. Мать ответила:
– Но мы же хотели встретить Бруно в аэропорту.
Он, однако, уже включил телевизор и уселся перед ним.
Молодая женщина наклонилась к сыну, сказала:
– Как же я объясню твоему отцу, который больше месяца провел за границей, что…
Мальчуган уставился в телевизор и ничего больше не слышал. Молодая женщина крикнула еще раз; она сложила ладони рупором, словно они были где-то за городом, но мальчуган упорно смотрел только на экран. Она помахала рукой перед его глазами, но он склонил голову набок и продолжал смотреть, приоткрыв рот.