Жена Тони - стр. 61

– Но ты рассказывала мне об Италии. Мне казалось, это какое-то зачарованное королевство.

– Для меня так оно и было. Но я покинула ее ребенком, а когда дети покидают какое-то место, они часто фантазируют о нем, чтобы не терять связи. Сегодня я бы, наверное, даже не узнала Италию.

– Но ты по-прежнему переписываешься с семьей?

Она кивнула.

– Уверен, они бы с радостью тебя приняли, и ты была бы там счастлива. Это пошло бы тебе на пользу. Ты ведь только что сказала, что везде находишь друзей.

– Мое место – рядом с твоим отцом.

Она сказала это так твердо, что Саверио понял: вряд ли ему удастся ее переубедить.

– Значит, мне тебя не уговорить?

– Я принесла твоему отцу торжественную клятву. Ты когда-нибудь видел, чтобы я нарушила обещание? – улыбнулась она.

– Я бы тебе простил, если бы ты нарушила именно эту клятву.

– Не суди его так строго. Когда ты появился на свет, он держал тебя на руках бережно, как хрупкий хрустальный сосуд, очень боялся тебя уронить. Он был таким милым с тобой. Ты этого не можешь помнить, а я не забыла.

– Приятно было бы вспомнить хорошее. Но я ничего такого не припомню.

– Так будет не всегда.

– Мне не нравится, что ты там постоянно наедине с ним, что рядом никого нет. – Он с трудом подбирал правильные слова, чтобы в точности выразить то, что чувствовал. – Мне от этого неспокойно.

– Не стоит волноваться.

– Быть может, для сына единственный способ покинуть родной дом – это забыть его напрочь.

– Надеюсь, что так не будет.

– Мне там не рады. Ты это знаешь.

– Ты можешь приехать домой в любое время.

– Я не стал бы обрекать тебя на такое. Когда я там, он превращается в зверя.

– Ему приходится трудно. Он не понимает того, чем ты занимаешься. Считает это легкомысленным.

– Еще бы. Он грузит в печь песок, чтобы получить стекло, гнет спину, разливая эту лаву по формам. А дальше ее еще и нарезать надо. Однажды на его глазах человек остался без руки.

– Помню, – кивнула Розария.

– У него опасная работа, которая требует полного внимания. Он ее выполняет уже больше двадцати лет и весь уже, должно быть, закостенел и внутри, и снаружи от этой бесконечной рутины. Естественно, после такого ему кажется, что любой, кто не вкалывает как каторжный, до кровавых мозолей, и не трудится вовсе. Но в моем случае он ошибается. То, чем занимаюсь я, не так уж просто, и не каждый способен на такое.

– Я знаю, – сказала Розария.

– На самом деле я вовсе не люблю стоять перед зрителями.

– Я думала, что ты уже привык.

– Не привык. Иногда меня прямо трясет от нервов. И мне становится дурно.

– Дурно? – Розария озабоченно наклонилась к нему.