Жена-незнакомка - стр. 1

Сначала примчался гонец и привез письмо. В нем коротко и зло Раймон сообщил, что возвращается, и больше ничего. В этот раз он даже опустил те цветистые выражения, которым, без сомнения, обучают всех шевалье с детства, дабы перед дамами не позорились. Раймону было все равно, опозорится он перед женой или нет. Он желал прислать ей весть, и только.

Потом приехал один из его слуг – запуганный, полуоглохший юнец лет семнадцати, который шарахался от каждого звука и бормотал нечто неразборчивое, когда думал, что его никто не слышит. Этого мальчишку, только нюхнувшего пороху и запомнившего свои первые сражения накрепко, было жалко, однако он кое за что отвечал: вместе с ним прибыла пара сундуков и короткая записка. Тот, что со львом на крышке, трогать ни в коем случае не следовало; другой надлежало открыть. В нем обнаружились кое-какие книги, поношенная одежда, ее немедленно отдали прачкам, шпага, пара ножей и перевязанная лентой стопка писем, в которых Жанна сразу узнала свои.

– Он все-таки хранил их, – задумчиво произнесла она, взвешивая пачку на ладони. Не такая уж легкая, надо признать.

– А ты полагала, что он разжигает ими костер, милая? – осведомилась Элоиза, чуть приподняв бровь.

– Уж точно не хранит.

– Он тебя удивил. Может быть, и дальше все будет не так плохо.

Жанна вздохнула и отложила письма, чтобы позже отнести их в кабинет.

Кабинет тоже придется освободить… За два года Жанна сама не заметила, как привыкла чувствовать себя хозяйкой замка, но в особенности – этой большой светлой комнаты с окнами на реку. В кабинете было хорошо проводить солнечные утра, и насыщенные дни, и спокойные вечера. Большой стол со множеством выдвижных ящичков, где хранились письменные принадлежности, послания, маленькие секреты и памятки, вроде речных камней. Шкафы с книгами, что обитали не в библиотеке, а здесь: золоченые переплеты, тускло отсвечивающее стекло. Иногда Жанна засиживалась в кабинете за полночь, когда весь дом уже спал крепким сном и тишину разгонял лишь скрип пера да тихие ругательства, если случалось поставить кляксу.

– Я не думаю, что все будет плохо, – объяснила Жанна Элоизе, заглядывая в сундук – не скрывается ли что еще в его темных углах? Ничего больше не было. – Все уже не слишком хорошо.

– Милая, тебе не следует забывать, что именно стоит на кону, – мягко заметила Элоиза.

– Я об этом никогда не забываю.

– Тогда стоит молиться и просить помощи у Бога… или ругаться и жить так, чтобы черти в аду восхищенно аплодировали.

– Если бы я хоть немного знала его, Элоиза. Я могла бы предсказать.

– Ну что ты, моя дорогая. Ты и так можешь. Мужчины весьма предсказуемы. Он не говорит, почему возвращается, но как только ты это выяснишь, сможешь понять, как с ним обходиться. Если ему наскучила война, ты сделаешь его жизнь интересной здесь. Если он ранен, ты будешь ухаживать за ним. Если он получил приказ, ты смиришься.

Жанна невесело усмехнулась.

– Ты, как всегда, мудра, моя любезная наставница… И все же – ты уверена, что нам не следует сбежать в Руан, пока не поздно?

– Нет, милая. Уже слишком поздно.

Жанна и сама это прекрасно знала.

– Что же, тогда, как хорошей жене, мне остается радостно встретить супруга.

– Возможно, следует остановиться, ваша милость?

– Едем.

– Ваша милость!..

– Едем, Норбер.

Слуга недовольно поджал губы, но приказ исполнил. Он всегда подчинялся приказам, за это Раймон его ценил. Поворчит, как старый дед (а ведь на год младше хозяина!), придумает, рыжий сатир, какую-нибудь каверзу, однако подчинится беспрекословно, даже если полагает содеянное полнейшей глупостью. Как сейчас, например.

Норбер вежливо советовал остановиться еще утром, послать в Марейль за каретой, дождаться ее и в ней уже прибыть домой – чего же странного? Но Раймон не мог ехать по своим владениям в карете, словно придворный щеголь, никак не мог. Он ненавидел кареты, их легкомысленный дух, их потворство. Мужчина должен ездить верхом, ибо это – тренировка и закалка воина. А он, Раймон де Марейль, воин. Будь он проклят, если позволит кому-то в этом сомневаться!