Жена моего мужа - стр. 13
Я вытаращила глаза:
– Как? Пистолет?
Макс кивнул.
– Сам ничего не понимаю. Дашка, честное слово, не стрелял. На крайний случай уж лучше бы отравил или удушил. Даже не знаю, на что надо нажимать, пистолета в руках никогда не держал!
Тут загромыхала дверь, вновь возник толстощекий парень.
– Ну, гражданочки, заканчивайте!
Макс прижался лбом к стеклу.
– Дашка, это не я! Клянусь матерью, не я! Помоги, не я!
И тут отключили телефон.
Полянский продолжал раскрывать рот, но звук не достигал моих ушей. Зрелище производило жуткое впечатление. Я сразу вспомнила дурацкий сон.
– Помоги, помоги, – беззвучно кричал Максим. Губы мужчины кривились, по щекам потекли слезы. Со всего размаха он ударил кулаком в разделявшую нас преграду. Тут за его спиной возникли охранники. Схватив заключенного, они поволокли его куда-то в глубь помещения. Оттого, что все действие происходило беззвучно, делалось еще страшней. На секунду мне показалось, что я смотрю дурной кинофильм, а кто-то отключил у телевизора звук. Но это был не придуманный триллер, а страшная реальность.
Бабы молча столпились возле меня, кто-то похлопал по плечу, кто-то пожал руку, кто-то сунул сигаретку.
– Ладно, – вздохнула самая пожилая, – давайте по десять рублей.
– Зачем? – изумилась я.
– В первый раз небось, – заключила молоденькая армянка, – учись. Сейчас соберем двести рублей и вот тут у окошка бросим.
– И что?
– А ты выходи последней и скажи разводному: «Сыночек, тут кто-то деньги забыл».
– Обязательно так говорить?
– Конечно, – терпеливо разъясняла «учительница», собирая мятые бумажки. – Вы должны говорить им «сыночек», они вам «гражданочка». А вот если в очереди с нами стоите, тогда по-другому. Я ведь вас моложе? Значит, звать вам меня нужно «доченька», парня моего возраста – «сыночек». Если одногодки рядом, то «брат» и «сестра», к пожилой обращаются – «маманя». Я же вам стану говорить «мамаша». Так здесь своих узнают – по обращению.
Она швырнула ассигнации на пол и двинулась к выходу, я покорно встала последней. Подождав, пока все тетки выдвинутся на лестницу, сделала лицо идиотки и забубнила:
– Сыночек, а сыночек…
– Чего, гражданочка?
– Глянь-ка, родименький, кто-то деньги потерял!
– Не волнуйтесь, гражданочка, – успокоил тюремщик, подбирая скомканные десятки, – сейчас отнесу в стол находок, обязательно вернем.
Весело насвистывая, парень пошел вверх по винтовой лестнице, я двинулась в противоположном направлении. Получила на выходе паспорт и в полубезумном состоянии выпала на весело гудевшую Новослободскую улицу. Вокруг, смеясь, шли радостные, по-летнему пестро одетые люди. Многие ели мороженое, становилось жарко. Толпа мирно текла мимо подворотни, скрывавшей вход в тюрьму. Рядом находилась дверь большого универмага. Я вошла в длинное, кишкообразное помещение промтоварного магазина и уставилась на зубные щетки. В голове полный сумбур. Бедный Макс! Сидит в камере, где набито сто двадцать человек, ест баланду. Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Нет, уходить из тюрьмы сейчас нельзя. Надо передать продукты.