Жена Моцарта - стр. 7

— Сколько? — устал я слушать его объяснения, которыми он кормил меня при прошлом посещении. — Если я правильно помню, ты должен был найти среди ста семидесяти членов верхней палаты Парламента того, кто за умеренную плату согласится уступить мне своё кресло.

Он написал пальцем на столе очень круглую и очень короткую цифру: сто.

Миллионов, добавил я. Ну, круто, чо. Круто, но справедливо.

Где только брать эти деньги. Счета арестованы. Гостиница и ресторан закрыты. Разгневанные клиенты, оплатившие проживание и банкеты, наверняка уже требуют назад свои кровные. Скоро начнётся череда исков и судебные издержки, что при отсутствии дохода повлекут за собой неминуемое банкротство, я уже молчу про испорченную репутацию.     

А это ещё половина дела. В самом прямом смысле.

Мало купить мандат. Надо, чтобы как минимум половина сенаторов из ста семидесяти от регионов и тридцати, назначенных лично президентов, проголосовал за сохранение моей сенаторской неприкосновенности, когда прокуратура обратится с запросом на её снятие. А это ещё сто плюс один (для перевеса) миллион. Слава богу, рублей.

Такой ценой придётся оплатить их голоса.

А если добавить сюда сгоревший завод Бука, который тоже на моей совести, то я уже в долгах как в шелках и конца края этому не видно.

— Ну вот видишь, Миш, при желании, оказывается, всё решаемо.

— Я… — посмотрел он на меня умоляюще, — могу поговорить с женой?

— Нет, — уверенно покачал я головой. — Только после того, как я выйду. И ни минутой раньше.

— Сергей, пожалуйста! — только что не захныкал он.      

 Я посмотрел на него испепеляюще.

— Ты знаешь хоть один случай, чтобы я сказал «нет», а потом изменил своему слову?

— Ты мог бы сделать для меня исключение. Ведь мы… — он сглотнул. — Мы теперь семья.

Я усмехнулся.

— Так, может, по-семейному, тогда сделаешь мне скидочку, договоришься не за сто, а за пятьдесят? Нет?

— Да я бы с радостью, — заблеял он.

— И я бы с радостью, — растянул я губы в улыбку. — Но, прости, не могу.

Я качнул головой, давая понять, что он свободен. С ним свяжутся.

А когда вернулся Валентин Аркадьевич, задал только один вопрос:

— Кто может занять нам двести миллионов?

Он тяжело вздохнул.

— Скажу Нечаю. Пусть этим займётся.

— Да знаю я, знаю, что таких дураков нет! — снова потёр я руками лицо и тряхнул головой. — Что Бук мне уже помог по старой дружбе и теперь лишился всего, но я же не даром прошу.

Да, как и мой умудрённый жизнью адвокат, я знал, как мало значит слово «дружба» в том мире, где мы живём. Где за неё платят как за продажную любовь, пусть не всегда деньгами, пусть взаимными услугами. Как мало от неё остаётся, когда на кону собственная безопасность и благополучие. И как мало тех, кто выбирают сторону Акелы, когда он промахнулся. Меня уже сбросили со счетов.