Жена фабриканта - стр. 52
– Конец жизни нескоро, а потому пустой разговор, – охладил Иван ее пыл. Он изучающе глядел на жену. В такие моменты спора её намерения становились ему непонятными. У них был общий богатый дом, общее ложе, общие дети, общее хозяйство – неужели, жена хочет завладеть еще и его личным, внутренним пространством, подчинить себе, своей морали? Не бывать этому!
– Давай закончим. Разговор зашел далеко! И не советую больше читать мне морали. В какой-нибудь момент для тебя это плохо закончиться! – прибавил он угрожающе, – не забывай, что я твой хозяин и муж. И перед Богом свой страх имею, и ответ перед ним свой держать буду. Я душу свою перед Богом благотворительностью облегчаю! Ине вам о моей совести судить, хоть и жена ты мне, в горе и в радости! Не человекам судить, а Богу: кто спасен, а кто падет под землю, яки червь! – повторил Иван Кузьмич слова проповеди.
Однако от его сердитых глаз не ускользнуло болезненное подергивание атласным плечом, грусть, досада, моментально затуманившие ее лицо и глаза, и то, как принужденно, но надменно вздернула она вверх свой точеный подбородок. Довольный, что задел жену за живое и осадил, Иван Кузьмич усмехнулся.
Да, он был зол на жену за этот глупый и пустой, с его точки зрения, спор в такое прекрасное весеннее утро. Поэтому, и решил поставить ее на место.
Ему, как прирожденному дельцу, и, правда, всегда были важней всего деньги и получаемые прибыли. Но на полученное собственными усилиями и трудами все возрастающее богатство у него уже давно имелась своя собственная философия и точка зрения, которой он всегда старался придерживаться, и которая помогала ему «улаживать» внутренние вопросы, касающиеся морали, совести и чести.
Иван надеялся, что его жена, прожившая с ним пятнадцать лет, понимает это. Но оказалось, что она не понимает, не хочет понимать, а считает его ещё более циничным и жестоким, чем он был на самом деле! И вдобавок, она – баба! Смеет поднимать на него – мужика! – свой голос и высказывать свое недовольство. Это обстоятельство особенно раздражало его.
Хотя, говоря откровенно, сам Ухтомцев при этом не делал ни единого шага к тому, чтобы разрубить все чаще возникающие между ними противоречия, сесть и поговорить со своей женой. Очевидно, так происходило в силу его упрямого и тяжелого характера, а также сурового взгляда на роль близких ему людей в существующей для него деловой реальности. Ему хотелось бы, чтобы она как жена сама все поняла и одобрила все его действия без объяснений.
– Что слышно про матушку и Петра? – перевела Ольга разговор на другую безопасную тему, вспомнив про вчерашнее письмо из Москвы. В Москве Петр частенько забегал к ним с нуждой: то выпросить денег на очередной поход в трактир или ресторан, то отсиживался на заднем дворе в сарае или на летней кухне, куда обычно пробирался тайком через сад, чтобы его не заметил Иван. И Ольга Андреевна всякий раз хорошо встречала его и вела нравоучительные беседы, всегда кормила, когда тот прибегал голодный, жалела и давала ему копеечку, уговаривала не пить. Но Иван, поссорившись с младшим братом, не желал его видеть. Он не знал, что тот периодически появляется в его доме. А если бы узнал, то Ольге Андреевне несдобровать. Иван и любил, и презирал младшего брата, ругал за то, что тот мучает мать своими гулянками. Он и терпел-то Петра в качестве подсобного рабочего на своей казенной мельнице, взяв его туда только по слезной просьбе Александры Васильевны.