Железный канцлер Древнего Египта - стр. 56
Вопрос религиозный усложнялся назревшим вопросом политическим. Произошло общее возмущение: весь юг сплотился вокруг Таа I, поднявшего знамя восстания и впервые дерзнувшего открыто напасть на сильных завоевателей. Более 100 лет прошло с тех пор, а гиксы все еще не были изгнаны. Война за независимость продолжалась с переменным счастьем преемниками Таа I, но не дала положительных результатов, и в конце концов гиксы снова одержали верх, вновь заняли Мемфис и казались еще могущественнее, чем когда-либо. Но это могущество утратило свою непоколебимость; дух возмущения проник в народ, воспоминания о прошлых удачах поддерживали энтузиазм и надежды, и делали вдвойне тяжелым иго чужеземцев, которые, видя брожение и тайные происки покоренных, в свою очередь смыкали ряды и сплачивались. Конечно, не было недостатка в трусах и льстецах при дворе царей-гиксов; много было и равнодушия в народе, которому нищета сковывала уста; но были и такие среди аристократии Египта, которые, уступая силе, примирялись с совершившимся фактом, скрепя злобу, служили в армии и администрации, болезненно чуткие к малейшей несправедливости и от всего сердца ненавидевшие своих владык, несмотря на коленопреклонения, которые в избытке расточали им открыто[7].
После этого небольшого отступления в область истории вернемся теперь к тому моменту, когда Иосэфа отвели в темницу.
Больной, страдая от последствий перенесенного им жестокого наказания, Иосэф был брошен в каморку той части тюрьмы, которая была отведена для государственных преступников и потому строже всего охранялась, а обитатели ее подчинены были самому суровому режиму. Тюремщик, надзору которого он был вверен, был гикс по имени Гуапур. Добродушнейший малый, скоро заметив послушание и терпение своего узника, почувствовал жалость к разжалованному управителю своего начальника, хотя и не знал причины немилости. Занятый целый день службой, Гуапур иногда позволял заменять себя в раздаче пищи своему 9-летнему сыну, и Иосэф, по свойственным ему ловкости и уму, не замедлил подружиться с мальчиком и в конце концов предложил выучить его писать. Маленький Аху сообщил предложение отцу, на что тот с удовольствием дал свое согласие и, восхищенный скорыми успехами сына, заинтересовался самим учителем.
Первым последствием такого благоволения было то, что Иосэфу отвели более просторное и удобное помещение, снабдив соломенным матрацем и одеялом. Затем явились присылки и от матери Аху: то добрая порция мяса, то медовый пирог, то небольшая амфора вина или пива. Наконец, Гуапур, разболтавшись как-то с Иосэфом о блестящих способностях Аху, которые бесспорно должны были доставить ему со временем завидное положение царского писца, расспросил его о прошлом и о причинах немилости, в которую он впал. Хотя и очень сдержанно, но все же Иосэф дал понять, что он – невинная жертва преступной страсти своей госпожи, которая, лишь только он напомнил ей о долге, оклеветала его перед Потифаром.