Железный канцлер Древнего Египта - стр. 50

– Ничего не знаю, но думаю, что случилось нечто ужасное, – ответила Майя. – Прежде всего, я должна тебе сказать, что Ранофрит была ранена; я ничего не писала тебе, чтобы тебя не беспокоить! Вся эта история покрыта тайной; все люди молчат; старая Нефру, которую я пробовала расспрашивать, тоже боится рот открыть, ей запретили болтать. Не знаю, что и думать; быть может, Потифар ранил ее, но тогда как могла она забыть свой долг?

– Что за пустяки! – прервал, нахмурив брови, Потифэра. – Чтобы моя сестра вдруг могла забыть честь и стыд – немыслимо! Гор – единственный человек, кто мог бы увлечь ее; я знаю, он ей нравился! Но он слишком честен, чтобы пользоваться женой другого.

– Может быть, я ошибаюсь и причина несчастья – другая. Без сомнения, Потифар скажет тебе правду; в день моего приезда он, кажется, хотел мне во всем открыться, но я боялась тогда еще больше взволновать его.

Прошло еще два дня; несколько раз Потифар, мучимый беспокойством, открывал рот, будто хотел сказать что-то, но затем снова впадал в мрачную задумчивость. Верховный жрец ни о чем не расспрашивал, но внимательно наблюдал, и первое, что он заметил, – было отсутствие еврея-управителя, которого так высоко ценил Потифар и которого он от всей души ненавидел. Вдруг подозрение, что болезнь сестры могла иметь отношение к молодому Иосэфу, мелькнула в голове жреца. При мысли, что Ранофрит могла увлечься «нечистым», вся гордость Потифэры была возмущена. После ужина, который прошел в молчании, Потифэра, испытующе смотря на зятя, спросил:

– Отчего я не вижу молодого еврея, твоего управителя, которым ты был так доволен; болен он что ли?

Молния гнева и ненависти сверкнула в глазах Потифара.

– Он в тюрьме, где будет гнить, пока не сдохнет, – был короткий ответ.

Верховный жрец нагнулся, взял за руку зятя и ласково сказал:

– Облегчи свое сердце, брат мой, и расскажи, что здесь у вас случилось? Я вижу, что ты много выстрадал, и не сомневаюсь, что еврей причастен к твоей печали; по внутреннему чувству этот человек стал мне ненавистен с первого взгляда, и сон, который я видел давно, заставляет меня опасаться, что негодяй будет источником еще многих и многих бед.

– То, что я расскажу тебе, уже достаточно, чтобы оправдать твое отвращение, – сказал Потифар, проводя рукой по лбу, покрытому потом; затем, облокотившись на стол, он рассказал тихим взволнованным голосом все, что произошло. – Понимаешь, мысль видеть соперника в моем рабе мне и в голову не приходила; да и теперь еще мой ум отказывается верить в это; а между тем, он был в комнате Ранофрит! Что он там делал? По ее словам, он посягал на ее честь; а он говорит – она зазвала и соблазняла его. Она была вся исцарапана, в руке ее остался кусок его одежды; наконец, она мне поклялась в великую минуту, готовясь к смерти, что проклятый околдовал ее. Допустим, что это так, но зачем он был в ее комнате в мое отсутствие? Я положительно теряюсь в догадках; знают только боги, что я выстрадал, когда нашел ее в каморке этого мерзавца; от стыда и отчаянья я чуть не сошел с ума. Хотя Ранофрит вполне достойна своей кары за низкую страсть; но все же то дикое торжество, какое я подметил в глазах еврея, заставляет меня поверить в колдовство! Ты, мудрый и ученый Потифэра, скажи, что думаешь ты об этом? Все улики против Ранофрит: между нами разверзлась пропасть!