Железный Гулаг - стр. 3

Прошу прощение за то, что опустил некоторые детали относительно моего семейного положения. Но уж слишком больно, даже сейчас, спустя много лет, вспоминать о своих родителях, жене и четырёхлетней дочурке. Я для них умер. Да и повествование моё не об этом – не о любви.

Глава 2.

Год в общей камере, десять месяцев в одиночке. Однажды открылось окошко в тюремной двери:

– Распишитесь.

Пришёл ответ из Верховного суда СССР. В кассационной жалобе отказать, приговор Мосгорсуда оставить без изменений. Потом «кормушка» открылась ещё раз с отказом о помиловании и всё. Ни свиданий, ни передач, ни писем, только газеты и сигареты «Дымок».

И ещё один месяц протянулся, как год. Ведь я ждал, что вот-вот меня выведут и расстреляют или повесят, или съедят заживо. Никто же со мной не разговаривал, не объяснял, как это все происходит. Даже баланду разносил угрюмый конвойный, а не заключённый, с которым всегда можно было пообщаться.

В один из монотонных дней в девять часов утра, сразу после завтрака заработали замки на двери. Сердце стало колотиться так, что я машинально надавил ладошкой на грудь, дабы придержать его. Страх сковал все моё тело. Ноги перестали слушаться. За порогом стоял офицер и два конвоира.

– Выходим! – его голос не предрекал ничего хорошего.

– С вещами? – взяв себя в руки, спросил я.

– А они тебе, вообще, нужны, Соколов? – пошутил офицер, – Пошли на допрос.

Всю дорогу по длинным тюремным подвалам я шёл и ждал выстрела в затылок, кто-то рассуждал о таком исходе в общей камере, и в тот момент почему-то вспомнилось. Но, нет, всё обошлось. Меня завели в обыкновенный кабинет, усадили на приколоченный к полу табурет и перестегнули наручники вперёд. В окне за решёткой виднелась крона липы, лето было в самом разгаре. Весь набор гадких мыслей о своей глупости и никчёмности в жизни пронеслись в моей голове за один миг. Глаза наполнились слезами. Но всплакнуть мне не дали. В кабинет вошёл мужчина в строгом костюме, высокого роста и крупного телосложения, в руках он нёс папку. Ярко синие глаза, красивое по-мужски лицо делали его похожим больше на западного артиста, чем на работника органов.

– Полковник Госбезопасности Коротченко Андрей Васильевич, – представился он, устраиваясь на стул напротив.

Я ничего не ответил. Потом наступила пауза; он долго на меня смотрел и, наконец, спросил:

– Вопросы есть какие-нибудь?

– Конечно, есть, – вдруг почему-то осмелел я.

– Задавайте.

– Когда меня убьют и, самое главное, как?

Он открыл папку на столе, перевернул несколько листов, скорее всего, выдерживал паузу, подготавливаясь к ответу. Затем снова поднял глаза и сказал: