Железный доктор - стр. 35
Она подбежала к двери с легкостью дикой серны и скрылась.
На часах большой комнаты, где происходило чтение этих записок, пробило два.
– Довольно, господа, я не могу больше читать, липнут глаза. Надо же наконец и спать. Продолжение похождений этого печального героя мы будем узнавать постепенно. Завтра в семь часов вечера прошу быть всем в сборе, господа.
Лидия Ивановна поднялась с решительным видом.
– Позвольте, я вас задержу на две минуты, – проговорил Бриллиант. – Вы какое же из всего того вынесли впечатление?
– Отвратительное, – ответила она, рассмеявшись. – Герой этот, попросту говоря, отъявленный… негодяй. Вот увидите, скоро он начнет пожирать живьем людей, как готтентот. Знаете ли, при других условиях я никогда не поверила бы, что среди медиков могут появляться такие господа. Он сам так себя обрисовал и отравился… приходится верить.
– Вы не правы, Лидия Ивановна. Негодяйство этого доктора в высшей степени интересно: оно психологически вытекает из брожения его мыслей. Между человеком, который и не может быть никем иным, как мерзавцем, и таким, который сделался таким вследствие умственного извращения и невозможности примирить противоречия жизни, целая бездна. Человека делает интересным исключительно процесс борьбы в области его ума и духа, в силу которого в конце концов он приближается к ангелу или черту. Иначе это тигр или овца, и для нас то и другое неинтересно.
– Не знаю, Бриллиант, может быть, вы отчасти и правы, но как бы то ни было, рассуждения его ужасны… Для него люди – флейты и скрипки, – вот парадоксы!.. Вы, Бриллиант, контрабас, я – виолончель, а вы, Куницын… бедненький, да что вы сегодня такой смешной!..
Всматриваясь в лицо молодого человека, Лидия Ивановна протяжно рассмеялась и смех этот звенел, как ручеек, пробегающий по камням.
– В самом деле, что с тобой, брат? – сказал Бриллиант. – Ты смотришь мрачно, но надеюсь, поведение этого злополучного доктора нисколько не касается до других юных жрецов Эскулапа.
– Касается, и даже очень, черт возьми! Вы все глупцы, если этого не понимаете, – воскликнул Куницын и загоревшимися глазами обвел лица присутствующих. – Для меня совершенно ясно, что его мысли должны мучить многих из нас. Мы все признаем, что организм наш – машина, и все преданы самому грубому реализму. Черт возьми, разве не понимаете, что невозможно все отрицать и быть спасителем ближних? Из нас могут вырабатываться мученики науки или палачи, только первые что-то незаметны. Затем, большинство – алчные эксплуататоры человеческих страданий, для которых спасать или убивать – безразлично. Прощайте.