Железные Волки. Небо славян - стр. 22
– Жду тебя за столом. Умывальник в сенях, над бочкой. И вот, держи.
Барсук протянул костяной, пожелтевший от времени гребень.
– А эту вот не балуй! Нафаня, пошли!
Ингрид прошлепала босыми ногами по неструганым доскам, застыла перед подвешенным на цепочке чудным глиняным умывальником, из-за трех носиков по сторонам напоминавшим трехголового змея. С наслаждением поплескалась под ледяными струями, звонко бившими в жестяное дно. Тщательно причесала белые волосы. Ноздри защекотал сытный теплый запах – устав ждать плескавшуюся девушку, Барсук пустился на хитрость и открыл крышку казана со сваренной на молоке ячменной кашей, которая мигом заблагоухала на всю избу.
– Вечером баню тебе истопим, наплаваешься еще, – сказал старик быстро пришлепавшей обратно мокрой и довольной гостье.
Он протянул ей ложку, выструганную из мягкой липы:
– На твоей родине обычно все зерно на пиво уходит. А у нас больше кашу уважают. Зернышко – это ведь что? Зародыш новой жизни, на солнышке настоянный. Как яхонт – окаменевшая смола, так и зерно – солнечный свет затвердевший. Так что ешь побольше солнца, чтобы силы быстрее вернулись…
Ингрид отправила в рот ложку и заулыбалась.
– Во-о-от… Каша, она ведь что? Думаешь, просто еда? Э-э… Каша – жизнь наша. А застолье знаешь как у нас называется? Каша. Чинить кашу – по-нашему праздновать значит. Перед битвой – победная каша. Перемирие – мирная каша.
Соскучившийся в одиночестве старик принялся загибать сухие пальцы:
– На свадьбу – каша, ребенок на свет родился – каша, тризна – опять она…
Ингрид кивала, не забывая работать ложкой, казан пустел на глазах, голос Барсука будто превращался в ушах в теплый мед, от которого стали слипаться глаза. Увидев, что гостья клюет носом прямо за столом, старик осторожно подхватил ее под руку, проводил до полатей, укрыл овчиной:
– Спи, милая… Спи… – шептал Барсук, глядя на блаженно засопевшую Ингрид. Она спала, как девочка, приоткрыв розовый рот, в котором на месте языка виднелся маленький темный обрубок.
Старик вздохнул, поохал, тяжело прошелся по избе. Посмотрел на высунувшуюся из-за двери жалобную голову.
– Ну пошли, пошли…
Старик и лошадь в сумерках вышли к Змеиному холму у курганов за селом, вскоре превратившись в две маленькие темные фигурки под сумрачным небом, по которому от края до края растянулись исполинские перья фиолетовых облаков.
Они приходили сюда каждый вечер, из-за преклонных лет ночью засыпалось трудно обоим. Барсук разводил небольшой костерок из заранее заготовленной жаркой бересты, дышал лечебным полыневым ветром, Нафаня щипала мягкими губами траву, каждый молчал и думал о своем.