Железное золото - стр. 87

– Ты же знаешь, я не смогу помочь, если тебя где-то застукают, – говорит Холидей.

Умолкаю, потому что она, как всегда, права, а я вечно не слежу за языком.

– Публичное мочеиспускание – преступление без жертвы, – улыбаюсь я, достаю сигарету и закуриваю.

– В прошлый раз я говорила серьезно.

– Про матч «Гиперионских химер»? Я бы потерял на этой ставке кучу денег. Плачевное зрелище. Но псевдовойна непредсказуема, верно? Безопаснее ставить на «Карачи».

– Предложение все еще в силе, Эф. Такой человек, как ты, пригодился бы нам. Вернись. Помоги нам раскрутить синдикат. Ты можешь многим спасти жизнь.

– Я и спасаю жизнь. Только свою. То есть держусь как можно дальше от твоих хозяев, насколько это в человеческих силах. Жаль, что Тригг не получил такого шанса.

Холидей смотрит на меня сквозь дым, который я выпускаю ей в лицо.

– Я больше не желаю этим заниматься.

– Говори конкретнее.

– Вот это… – Она окидывает взглядом бар. – Это не для него. Даже не для меня. Это для тебя. Чтобы ты мог пойти здесь ко дну и в конце концов сгнить изнутри. Тригг этого не хотел бы.

– А чего бы он хотел?

– Чтобы у тебя была жизнь. Цель.

Я закатываю глаза:

– Зачем ты трудилась припереться сюда? Я тебя не заставлял.

– Потому что мой брат любил тебя! – отрезает она и понижает голос: – Он хотел бы для тебя чего-то большего, чем ты имеешь сейчас.

– Тогда, возможно, тебе не стоило допускать, чтобы его убили.

Старушке Холидей меня не уязвить.

– Придурок, прошло уже десять лет. Отпусти его, или это сожрет тебя.

Я пожимаю плечами:

– Тут и жрать почти нечего.

Я не заслужил любви ее брата и, ясен хрен, не нуждаюсь в ее жалости. Делаю знак бармену, и он приносит еще одну бутылку. Я наливаю себе стакан.

Холидей качает головой:

– Я не приду сюда в следующем году.

– Как жаль! Тебя будет не хватать. Порви цепи, и все такое.

Она встает и смотрит на меня сверху вниз, явно собираясь съязвить, но проглатывает реплику. Это приводит меня в ярость – я чувствую запах жалости.

– Знаешь, что меня просто бесит? – говорю я ей. – Ты поглядываешь на меня свысока, в этой своей дурацкой форме, и считаешь меня дешевкой. Но ты слишком глупа, чтобы понять: на тебе ошейник. Это тебя Тригг стыдился бы.

– В его смерти есть единственный плюс: ему не приходится видеть тебя таким. Пока, Эф.

У двери она бросает взгляд на свой датапад, и на ее лице появляется тень страха. Потом она выходит под дождь.

Еще два стакана – и я оставляю бутылку. Спотыкаясь на каждом шагу, ковыляю прочь из бара. Дождь льется сквозь лабиринт города вверху и внизу, становясь грязнее с каждым уровнем. Я подхожу к краю тротуара, перегибаюсь через ржавое металлическое ограждение и выглядываю на оживленную воздушную линию. Отсюда до уровня зловонной почвы Громады лететь тысячу метров. В сгущающемся тумане мелькают аэрокары и такси. Со стороны огромных зданий неоново-зелеными и яростно-красными пятнами миазмов просачивается реклама, словно радужный гной. На цифровом рекламном щите шестиэтажный ребенок-алый бредет один по пустыне. Губы потрескались. Кожа дико обожжена. Он спотыкается обо что-то в песке, принимается усердно копать… и обнаруживает нечто. Бутылку. Он лихорадочно отвинчивает крышку и делает глоток. Смеется от восторга и протягивает блестящую бутылку к солнцу. Та искрится и восхитительно сверкает каплями конденсата. На экране светится слово «амброзия», в углу экрана – маленький логотип, крылатая стопа.