Железная кость - стр. 35
– Завтра, – усилился морозным тоном отчеканить, – мы проведем по вашему вопросу собрание акционеров, вот тех самых, которых вы под окнами счастье имеете видеть. – Да почему же сразу голос у него срывается на какой-то щенячий раздавленный писк? Перед этим Ермоловым, правой или левой рукой углановской, чутким носом, клыками, языком для общения с низшими, третьим или четвертым человеком в «Финвале»? – Большинством голосующих акций утверждаем эмиссию и размываем твою долю до нуля.
– Тю! – Ермолов с состраданием разглядывал знакомые повороты хорошо изученной болезни, известные науке проявления активности предсмертной. – Нет у тебя, Чугуев, никакого завтра, не говоря уже о том, что все твои эмиссии – чистейший онанизм. Слив фантиков себе же самому по доллару за тонну – с понтом размещение, – да в эти игры нынче даже самые старперы не играют, которые еще Брежнева застали молодым. Мы это в Высшем арбитражном оспорим за минуту… Да, кстати, я что, вас еще не представил? – оглянулся испуганно на подчиненно молчащих своих. – Алексей Николаич Костенко, первый зампредседателя УФНС по Уральскому округу. Ну а это полковник Ахметьев, УБЭП. Будешь плохо вести себя, Саша, – дядя Слава тебя заберет. Потроха твои вынет из сейфа сейчас, и перешьем учредилку на дядю Борю из четвертого подъезда. Или чего, под доверителя пакетик свой увел, сидишь теперь и радуешься, да? Ну ниче, нарисуем арест тебе задним числом… – Уморился и от страшной тоски простонал: – Что ж тугой ты такой? Мы чего, твою хату родную сожгли с ребятней и старушкой-матерью, чтобы ты на нас с вилами? Забирай свой кусок по размеру ротка и живи. И спасибо скажи, что повадки у нас не бандитские. Что пыхтишь еще благодаря нашей элементарной брезгливости.
– Что-то слишком ты, слишком меня уговариваешь. – Чугуев упирался, напрягал отсутствующие мускулы, шарил, шарил впотьмах по подмытому скользкому склону, сползая…
– Еще раз для особо понятливых: я хочу сделать все без нарывов, без вони.
– Без нарывов, ага, в виде массовых выступлений толпы с арматурными прутьями. – Только это держало Чугуева.
– Вячеслав Алексеич, придется его в изолятор, – с дежурной интонацией главного врача продиктовал Ермолов санитару. – И посмотрим, кому тебя надо, трибун ты народный, в этой самой толпе. Может, эта толпа нам сейчас аплодировать будет, в последний путь тебя, родного, провожая. – И как раз, подгадав, пароходом у него под рукой загудела «моторола» массивная. – Да!.. Ну и что?.. Вотжежматьтвоюа! – И затлелось в его немигающих ровных глазах разумение: что-то сделалось там, на земле, в сталеварном бродильном котле заоконном, не так; с говорящей трубкой у уха, проворно вскочил, выбрел на этот трубочный голос к окну, повернул жалюзи, запуская вовнутрь стальной, полосующий, режущий свет комбинатского утра. – Вот порода-то, а! – С недоумением брезгливым вглядывался сквозь щели в заклокотавшую могутовскую лаву, в шевеления червей земляных, столь устойчивых к перепадам давлений и температур. – Это мозгом каким обладать надо, а? За кого лбом об стенку, бараны? Вас же этот хозяин как только не драл, с перестройки годами дерьмом вас без хлеба – и чего, за него? – Обернулся на Сашу с каким-то насилу смиряемым непониманием: – Объясни мне – вот как?! Как ты их сагитировал? Как они вообще тебя сами до сих пор еще не разорвали? Это ты им про нас – что вредители с Запада, марсиане, масоны, Пентагон нас заслал? Это ж каким дерьмом должны быть бошки набиты вот у этого народа, чтоб верить в эту большевистскую риторику о расхитителях народного добра? Что ж, вечно надо с ветряными мельницами драться и вечно, тварь, страдать не от того, что реальной причиной твоих бедствий является? Проблема же в одном хозяине конкретном. Нет, образ врага себе надо придумать, буржуев, которые во всем и виноваты – в том, что ты сам работать не умеешь и не хочешь, с молочной кухни, с мамкиной, блин, титьки! – А ты пойди им это объясни! – Саша почуял подымавшую его, в нем распускавшуюся силу: нет, он не хрустнул, он не камушек в углановском ботинке, не своротить его, не выломать отсюда, пусть эту прочность придавала – ни за что и вопреки чугуевским «грехам» – ему сейчас могутовская масса, которая не за него стояла – за себя, но вот и за Чугуева ведь тоже.