Желание - стр. 17
Я слышала, как Берта сказала: «Она это сделала?», а потом: «О, боже». Затем она понизила голос, и я могла разобрать только обрывки фраз, доносившихся из-за кухонной двери.
«…тяжелое время…»
«…скучает по семье…»
«…ей пришлось нелегко…»
Затем она повесила трубку. Я сидела, уставившись в телевизор, когда она вошла и села на диван.
– Это была миссис Уиллиби, – начала она.
Тараторящий мужчина в телевизоре разлил на пол шоколадный сироп и стирал его чудо-шваброй.
– Она сказала, что ты была грубовата в школе.
А в этот момент человек в телевизоре демонстрировал набор ножей, которые шли бесплатным дополнение к чудо-швабре.
Потом Берта заговорила о том, что она понимает, насколько я расстроена тем, что моя семья вот так развалилась. Ну, она не использовала слово «развалилась», но с тем же успехом могла бы. Она призналась, что знает, насколько страшно было видеть маму в том состоянии, в котором она находилась. Как я, должно быть, схожу с ума, переживая о Склоке. Как сильно я скучаю по Джеки.
Я не отрываясь смотрела на мужика со шваброй, и в моей голове носилось: «Ананас. Ананас. Ананас». Но дурацкая идея Говарда не сработала, потому что следующее, что я помню, – как я кричу на Берту. Произношу жестокие слова о том, что не надо совать нос в чужие дела и что никого не волнует моя развалившаяся – и непременно жалкая – пародия на семью. Уж не меня – это точно. Слова продолжали литься потоком, все быстрее и громче. О том, как я ненавижу Колби, и всех этих деревенщин, и этот гадкий старый дом, свисающий со скалы, и эти консервные банки, стоящие в моей комнате, и особенно наволочки с Золушкой.
Потом я выбежала на улицу, захлопнув за собой дверь и стараясь не думать о том, как Берта сидит там, на диване, с таким выражением лица, будто ее ударили ножом в сердце.
Пара кошек шарахнулись от меня, когда я сломя голову бежала через двор по дорожке к шоссе. Я яростно топтала грязь, срывала листья с деревьев, кидалась камнями в сторону леса. Когда я добралась до дороги, мне уже было наплевать на то, что асфальт горел под моими босыми ногами. Ярость бушевала внутри, в ушах стоял звон, а живот скрутило. Но потом я обнаружила себя сидящей на обочине дороги в грязи плачущей настолько сильно, что с трудом могла дышать.
Что со мной не так? Зачем я наговорила все эти жестокие слова Берте? Почему так озлобленно вела себя в школе? И тут, пока я сидела, с головой погруженная в жалость к себе, кто-то сказал:
– Что случилось, Чарли?
Я подняла глаза и увидела Говарда, стоящего надо мной с велосипедом.
Я опустила голову на колени и пробубнила: