Жак - стр. 17
– Видно, вы никогда не знавали Жака влюбленным, – прервал его господин Борель, – а то бы увидели, как он тает, словно снег на солнце. Только женщины имеют власть над этой головой. Зато уж и сводили же они его с ума! В Италии…
Тут господин Борель осекся, и я поняла, что кто-то – вероятно, его жена – подал ему знак помолчать. А меня охватили ужасное нетерпение, любопытство и тревога…
– Хоть бы кто-нибудь мне сказал, – послышался после короткого молчания голос Эжени Борель, – когда Жак успел выучиться всему, что он знает, – ведь он понимает толк и в литературе, и в поэзии, и в музыке.
– Кто его знает! – ответил капитан. – Я думаю, он таким и родился. Уж во всяком случае не я учил его всем этим премудростям.
– Могу предположить, – заметила маменька, – что он получил солидное образование еще до вступления в военную службу. Я его знаю с десятилетнего возраста – он и тогда был поразительно развитым для своих лет. Зато уж апломба и самоуверенности было у него, как у взрослого. Должно быть, позднее он приобретал познания необыкновенно быстро.
– Капитан Жан, пожалуй, прав: Жак не совсем принадлежит к роду человеческому, – шутливо сказал господин Борель. – Душой и телом он закален как сталь, и секрет такой закалки теперь, должно быть, утрачен. Вот ведь, до двадцати пяти лет он казался старше своего возраста, а с тех пор он с виду моложе своих лет.
– Никогда не забуду, – заговорил кто-то другой, – как он справился с первой своей дуэлью.
– Да, да! А дрался-то он как раз с этим чертовым Лореном, – подхватил капитан Жан, – и я сам принудил его драться. Я ведь от всего сердца любил этого мальчика!
– Как! Вы его принудили? – изумился человек, малознавший Жака, – в сущности, для него и рассказывали все эти истории.
– А вот сейчас я вам расскажу, как это вышло, – вмешался опять капитан. – Жак, разумеется, прекрасно показал себя в сражении при ***, но одно дело внушить уважение вражеским пушкам, а другое – своим товарищам. Нельзя сказать, что тогда в армии процветали дуэли, – слишком нам много было хлопот с неприятелем. И, однако же, дня не проходило, чтобы у Лорена не бывало маленьких или больших столкновений с каким-нибудь новичком: на поле боя он был куда менее храбр, чем у барьера; в дуэлях же он был великий мастак – никто не мог безнаказанно сказать ему что-нибудь неприятное. Я не любил этого молодца и, право, отдал бы свою лошадь, лишь бы он сгинул с глаз моих. Два раза я промахнулся, имея с ним дело, и поплатился за свою оплошность: видите – пробито пулей запястье, и вот шрам на щеке. Он терпеть не мог нашего Жака – злился на то, что такой юнец сумел заслужить в бою при *** уважение заядлых насмешников. Сам-то он не совершил никаких подвигов и не получил никаких знаков отличия, даже ни единой царапины! В утешение себе он рисовал карикатуры, всячески высмеивая в них Жака; и эти дьявольские шаржи были так здорово нарисованы, что нельзя было смотреть на них без смеха. Меня это раздражало. Однажды вечером он нарисовал Жака в виде маленькой собачки в доломане. Ну, уж это было слишком! Я разыскал Жака, мирно спавшего на траве, растолкал его и сказал: «Жак, ты должен драться на дуэли!»